Что было делить ему на этой беспредельной и пустынной, как само небо, степи? Мечтать и надеяться! Он мечтал и в песнях, сложенных в долгие дни лета, выжженные до глухоты, и в короткие гулкие ночи, наблюдая за мерцанием далеких звезд. Куда только не уносила крылатая фантазия. Ведь люди мечтали о том, чего не было на их родной земле, что было так нужно в их безрадостной жизни. А на земле моих предков не было очень многого. Вот когда-то его пылкое воображение создало легенду о чудо-дереве —«Байтерек», которое бы укрыло его от зноя, утолило бы жажду родниковой водой и усладило бы медовыми плодами.

 

«Байтерек», сколько мечтаний, сколько надежд было связано с твоими ветвистыми кронами. Ты был нужен целому народу. И ты вырос на казахской земле сильным и могучим.

 

Никто не знает, кто посадил первое деревце на казахской земле, которое, вбирая в себя соленые соки степи кочевников, стало могучим «Байтереком». Может быть, его посадил старик из аула Актерек, или первые коллективизаторы из совхоза «Бостандык», который лежит почти на краю песков Муюнкума, а может быть, оно было посажено в казахских степях Прикаспия великим сыном Украины Тарасом Шевченко в память русскому солдату, погибшему под царскими шпицрутенами. Кто бы ни посадил — это было сделано руками мудрого человека, обладавшего добрым сердцем и душой поэта.

 

Когда и где появилась легенда о сказочном дереве «Байтерек», никто не знает. Но она пережила долгие годы и дошла до наших дней. Только величаво-суровая и сдержанно-добрая мать-степь могла даровать своему народу эту прекрасную по выдумке и щедрости легенду. Может быть, она родилась в приаральских степях, где столетие тому назад росло одинокое «Святое дерево», к которому степные кочевники совершали паломничество, и, принося жертвы, больные молили об исцелении, обездоленные и сироты искали защиты, а бедные об облегчении участи. Это дерево видел и Шевченко, когда в 1848 году участвовал в экспедиции Бутакова. Он был глубоко потрясен этим обрядом, в чем люди выражали веру в лучшую жизнь. В их диком суеверии было что-то такое, взволновавшее сердце поэта, под впечатлением он пишет свою прекрасную по поэтичности и насыщенную драматизмом глубоко философскую картину «Одинокое дерево» и описывает в повести. «Близнецы», законченной в те же годы.

 

И доныне растет в Мангышлаке «дерево Шевченко», кряжистая верба, посаженная сто с лишним лет тому назад добрыми и чистыми руками Тараса Григорьевича. В этом дереве заключена величайшая мудрость и трепетная поэтичность гениального сына Украины, незабвенного друга нашего народа Шевченко.

 

Шевченко обладал не только великим искусством художника слова и кисти, но и еще большим искусством жить и наблюдать окружающий мир. Это помогало великому кобзарю беспощадно бичевать зло во всех его проявлениях и с любовью гуманности изображать добро, которое проявляется прежде всего в величии человеческого духа. Он любил человека, человека свободного от унижений и гнета, жаждал видеть людей, стоящих лицом к солнцу, чтобы в их глазах были бы не слезы, а искрилась-радость.

 

Поэт-гражданин всегда остается поэтом даже в оковах, и всюду, где бы он ни был на свободе, в тюрьме или в ссылке сеет благородные семена, дабы они дали плоды благоденствия человеку. Их беспредельная любовь к своему народу становится выражением любви и к народам всей земли, всему человечеству. Ибо истинный народный поэт — интернационален. Таков был Тарас Г ригорьевич Шевченко — гениальный национальный поэт Украины.

 

Когда поэт увидел бескрайние степи, пески и барханы, белесые солончаки да одинокие курганы, над которыми парили ржаво-бурые орлы, безучастные к палящему солнцу, он почувствовал себя еще более одиноким, познал всю меру изнурительной жестокости царизма, пытавшегося именно такой пыткой высушить его поэтическую душу, знойным дыханием пустыни погасить пламень сердца, а степным безмолвием заглушить его стих. Да, степь ошеломила его, но она как родного сына приняла поэта. Прошли первые годы ссылки, и кобзарь почувствовал теплоту и уют этого внешне сурового края. Здесь жили обездоленные и бесправные, как и украинский народ, кочевники, но богатые несметной мудростью, щедрой и красочной фантазией, добрым и суровым, как их земля, сердцем. Этот народ был похож на свою степь,— все сокровище, которым одарила его природа, таил в недрах огромной души. Великое множество стихов и зарисовок написано Шевченко в казахских степях за десятилетие его ссыльной жизни. Ни унизительное положение солдата-каторжника, ни издевательства царских чинуш не могли сломить волю, поколебать его убеждений.

 

Поэт много странствует по казахской земле, он побывал на юге, где раскинулись величавые вершины Каратау, прошел тысячи верст по пескам Муюнкумов и степи Приаралья. Вместо беленьких хат, купающихся в зелени садов, он увидел одинокие причудливые юрты, разбросанные по степи, вместо величавого Днепра перед его взором колыхалось зыбкое море призрачного марева, вместо тихих и лунных украинских ночей здесь было бездонное темное небо, освещаемое широкой степной песней, и беспросветная жизнь кочевника показалась ему еще более невыносимой, еще более тягостной. Он был поражен терпеливостью и природным жизнелюбием народа, который находил в себе силы жить и творить даже в этих условиях безводья, среди песков, солончаков. А народ жил и боролся, чему научил и Шевченко. Он стал изучать быт и нравы, обычаи и сказочные обряды, идущие из седых веков, слушал протяжные песни, чарующие легенды о любви, титанические былины о подвигах предков кочевого народа, и перед изумленным взором поэта открылось то великое таинство духовной культуры, которая составляла силу и единство народа, разбросанного по необозримому простору.

 

Еще задолго до ссылки Шевченко был знаком с жизнью нашего народа. В своей поэме «Сон», написанной в 1847 году, говорит: «На что уж худо за Уралом киргизам бедным». И сосланный именно за Урал, он увидел нечто еще более ужасное, стал свидетелем, а потом и обвинителем всей гнусности и бесстыдства царской политики на Востоке, о которых первая интеллигенция России могла только предполагать. Нельзя читать без возмущения строки из дневника Шевченко, где с беспощадным сарказмом и гневом бичует лицемерие царского ставленника генерал-губернатора Оренбургского края Перовского. «Холодное развращенное сердце. И этот гнилой старый развратник пользуется здесь славою щедрого и великодушного благодетеля края. Как близоруки, или, лучше сказать, как подлы эти гнусные славельщики. Сатрап грабит вверенный ему край и дарит своим распутным прелестницам десятитысячные фермуары, а они прославляют его щедрость и благодеяния. Мерзавцы!»

 

На эту же тему Шевченко задумал написать поэму «Сатрап и Дервиш», но по каким-то неизвестным нам причинам, этой благородной мечте не суждено было осуществиться, но сам факт дает нам бесценные сведения о его думах, тревогах, творческих планах. Есть еще у меня в запасе один план, основанный на происшествии в Орен-бурской Сатрапии. Не присоединить ли его как яркий эпизод к «Сатрапу и Дервишу?» Не знаю только, как мне быть с женщинами? На Востоке женщины — безмолвные рабыни, а в моей поэме они должны играть первые роли; их нужно провести — как они в самом деле были,— немыми, бездушными рычагами позорного действия». Если проблемы положения женщины Востока, которому поэт придавал особое значение, были только лишь одним из «ярких эпизодов» «Сатрапа и Дервиша», то надо полагать какой грандиозной должна быть эта поэма.

 

Целое столетие стихи и поэмы, картины и зарисовки, публицистические статьи и дневниковые записи Шевченко поражают своим пронзительным драматизмом, страстью и оптимизмом поэта-трибуна, поэта-гражданина.

 

Думая о поэтической судьбе Тараса Григорьевича Шевченко, в чем по существу проявилось самовыражение поэта как борца, каждый казах вспоминает своего национального поэта-героя, одного из руководителей восстания казахского народа 1837 года Ма-хамбета Утемисова, чей пламенный темперамент прирожденного лидера народа, чей страстный голос защитника обездоленных поднял угнетенный и униженный народ на борьбу против царизма и местных продажных баев. Схожесть судеб двух поэтов-борцов буквально во всем: и в том, что они оба вышли из народа, и в том, что оба воспевали красоту человеческой свободы, и в гневном обличении кровожадных сатрапов самодержавной России, и в созвучье их песен, неукротимом бунтарском голосе, который до последнего дыхания был отдан народу, призывая его к открытой борьбе с оружием в руках. И Махамбет, и Шевченко совершали это героическое дело без малейшей тени страха или беспокойства за свои личные судьбы. Подвиг их живет в сердцах народа, а их песни, как бессмертные легенды, передаются из поколения в поколение.

 

И в взволнованных Стихах современных казахских поэтов Абдильды Тажибаева, Таира Жарокова, Гали Орманова, одних из первых лучших переводчиков Шевченко и др., мы находим логическое продолжение поэзии революционного демократа и казахского акына-буревестника Махамбета Утемисова.

 

Возможно, для многих украинцев неизвестно, что у нас в Казахстане живут и трудятся свыше миллиона украинцев, предки которых в поисках лучшей доли пришли в наши степи после реформы 1861 года. Это были выходцы почти из всех областей Украины. Казахская земля стала их второй родиной. Наш народ дал им пахотные земли, где вскоре появились первые хутора со странными названиями: Ольговка, Исаевка, Марьевка, забелели хатки под соломенной крышей, по косогору степных озер зеленели квадраты огородов, окаймлённые золотистым подсолнухом. Кочевники не без любопытства прислушивались к чужому, но мелодичному украинскому говору, к их необычайно мягким и приятным задушевным песням, в которых слышалась тоска по родной Украине. Вскоре эти «неверные кафиры» стали «тамырами»—друзьями наших предков. Дружба между ними стала хорошей традицией. Она дошла и до наших дней и не раз выручала в трудные минуты.

 

В наших народных напевах зазвучали украинские мелодии, и не потому ли в лучших песнях, созданных гением великого поэта и композитора Абая мы слышим те же ноты, что и в украинских песнях. Это обогатило и обновило наше музыкальное искусство. И сейчас во многих аулах и хуторах редко встретите украинца, не знающего казахского языка, а казаха, не владеющего украинским языком. Ныне, в годы освоения целинных земель, многие украинские хутора и казахские аулы слились в один совхоз, и их традиционная дружба в общем труде и совместной жизни стала еще более спаянной.

 

А «Байтерек», посаженный и выращенный руками Шевченко, раскинув свои сказочные ветви по всей казахской земле, превратился в огромный сад различных тенистых деревьев. А ветка, срезанная с «Байтерека» Шевченко и посаженная во Львовском парке, превратилась в такой же «Байтерек». Они украшают новую жизнь украинцев и казахов, дают им тень и прохладу и символизируют собой вечную память нашего народа кобзарю Украины и несокрушимую дружбу наших народов.