Я теперь уж и не могу вспомнить, сколько ни стараюсь, когда в моей жизни произошла первая встреча с Федором Михайловичем Достоевским. Но если не припоминается точная дата, то навсегда сохранилось потрясающее, неизгладимое впечатление, которое произвели на меня его книги.

 

Иной раз, говоря о великих писателях прошлого, мы отмечаем, что они чего-то не поняли и чего-то не увидели в современном им мире. В противовес этому я всегда вспоминаю слова В. И. Ленина о Толстом как о зеркале русской революции, о том, что если художник действительно велик, «то некоторые хотя бы из существенных сторон революции он должен был отразить в своих произведениях».

 

И сегодня, когда прошло полтора века со дня рождения Достоевского, я хочу думать не о его заблуждениях, и не о наших с ним разногласиях (хотя бы по поводу очищения страданием). Я думаю о силе человеческого духа, над которым не властно само время. Он видел пророческое назначение в творчестве Пушкина, и мы сегодня можем повторить то же самое о нем самом.

 

Оставаясь наедине с Достоевским, я думаю о том, что он одним из первых показал всю гибельность для человека бессильного и злобного тезиса: «все позволено», хотя бы на судьбе Раскольникова и Ивана Карамазова.

 

И еще я думаю о том, что для него не была чужой казахская земля. Пусть бесправный солдат, нижний чин, но все же служба в Семипалатинске не шла в сравнение с каторжным острогом. Именно здесь он с жадностью начинает читать книги, которые появились в просвещенном мире за время его вынужденного отсутствия. Здесь к нему пришли простые человеческие радости, которых не чужд и гений.

Здесь он полюбил. Здесь встречался с людьми, которые проявили понимание, ценили его — писателя, в котором видели надежду и славу России. Я рад, что среди этих людей в судьбе Достоевского был мой земляк — Чокан Валиханов

 

Мы знаем имена писателей, без которых нельзя было бы представить себе духовный облик народа. Среди таких имен для меня дорого и незабвенно имя Достоевского. Он не из тех писателей, которые нуждаются в юбилеях — при жизни ли, после смерти ли. Но сказать о нем мне хотелось теперь, когда весь мир отмечает стопятидесятилетие со дня его рождения.