МОНОЛОГ
Я лечу из Алма-Аты в Москву на самолете. Большинство моих попутчиков спят или дремлют. Мне почему-то не дремлется, мысли свежи и ясны. Наедине с собой я мысленно произношу то, что киноработники и критики именуют внутренним монологом, и этот мой монолог адресуется молодым и посвящен поэзии, вернее сказать, стихотворчеству, которое гораздо реже оказывается подлинной поэзией, чаще всего являет собой версификаторство, то есть посредственное, стоящее за гранью искусства рифмачество. Гениальный критик Виссарион Белинский горячо и убежденно утверждал, что поэзии противопоказана посредственность.
В его эпоху русское дворянство было настолько культурно, или, точнее выразиться, цивилизовано, что стихи (тогда была мода на альбомы-хранители стихов) писали практически все, можно сказать, поголовно. Любой советский человек мог написать в альбом красавице мадригал, послание в стихах, эпиграмму на общего знакомого, в крайнем случае, стихотворную шутку. В пушкинской семье, к примеру, стихи писали, кроме самого Александра Сергеевича Пушкина, его дядя Василий Львович (довольно известный тогда стихотворец, автор поэмы о гуляке-дворянине «Опасный сосед»), его брат Лев, его отец (написавший впоследствии не раз публиковавшееся стихотворение на смерть сына), и, как явствует из пушкинской переписки,— его жена Наталья Николаевна.
Вероятнее всего, такое массовое, в масштабе всего тогдашнего русского дворянства, .стихотворчество (а вместе с ним и культура стиха) было питательной почвой, на которой выросли такие первоклассные поэты, как Пушкин, Лермонтов, Баратынский («Из всех поэтов, появившихся вместе с Пушкиным, первое место, бесспорно, принадлежит Баратынскому»,— утверждал Белинский), Крылов, Тютчев, чей цикл стихов Пушкин напечатал в своем «Современнике», Батюшков, Дельвиг, Рылеев, Туманский, Веневитинов и другие.
В России в XIX веке, да и позднее, писали стихи многие тысячи, печатались не сотни, а десятки, а в литературе прочно сохранились только единицы. Это — предметный урок истории литературы.
Русский писатель Сергей Антонов в повести «Поддубенские частушки» рассказал, как в наши дни в деревне происходит массовое сочинительство стихов —частушек и «страданий», что является, в сущности, одной из форм художественной самодеятельности, как выразился Илья Сельвинский: «Сами сложили — сами поем». У нас, в Казахстане, с далеких времен стихотворчество (точнее — песнетворчество или акынство) было явлением массовым и питалось соками богатейшей устной поэзии, могучего казахского фольклора.
Известны обычаи, обряды или игры, где джигиты (выявляя свои способности или таланты перед девушками) импровизировали либо четверостишья, либо целые Стихотворения песенного характера. Это подробно описано в трилогии «Школа жизни» Сабита Муканова, который и сам, как известно, начинал свою литературную деятельность сызмала и не с пером в руке, а с изустного акынства под аккомпанемент домбры. В нынешнем сплошь грамотном Казахстане стихотворчество также носит массовый характер. Редкий юноша (да и девушка) смолоду не сочиняет стихов. Хорошее дело! Это не только своеобразная школа словесности в прямом смысле, но и школа эстетики, постижение высокого литературного вкуса, изящества и тонкости слововыражения. Но тут есть свое «но». Описанные Сабитом Мукановым его сверстники, сымпровизировав — и не один раз — четверостишье или даже многострочное стихотворение, как правило, не мнили себя Джамбулами, Кененами и Тай-жанами и даже не делали попыток встать на стезю профессионального акынства. У них хватало скромности, самокритичности, наконец, здравого смысла не рубить дерева не по плечу.
В наши дни в Казахстане молодежью пишется большое количество стихов, поэм, стихотворных повестей и даже романов в стихах.
Естественно, ни газеты, ни журналы, ни альманахи, ни книжные издательства не в состоянии реализовать присылаемые стихотворные опыты. Да этого и не требуется. Процент поступающих в редакции молодежных стихов, заслуживающих публикации,— ничтожен. Это даже и не процент, а какая-то малая доля процента. Тут надо спокойно, но решительно внести в дело полную ясность.
Наши юноши и девушки отлично понимают, что без особой зоркости, без природного таланта видеть и чувствовать не только чистые и цельные краски, но и волшебство светотени, тысячи оттенков и нюансов, без понимания гармоничности колорита, без умения нарисовать натюрморт, пейзаж, портрет, жанровую композицию, нельзя претендовать на помещение покрытых красками полотен, листов на выставке живописи и графики для свободного обозрения. И, как правило, неумелые, самодеятельные, слабые рисовальщики не идут в выставочные, залы и не просят там места для своих примитивных рисунков.
Наше юношество прекрасно понимает, что, не имея музыкального слуха, представления о партитуре, не зная нот, не умея держать в руках скрипку или флейту, не овладев искусством игры на рояле, нельзя выступить в концерте, так же, как отличаясь безголосьем, нельзя выступить на сцене или эстраде в качестве профессионального певца.
Наша молодежь абсолютно уверена, что, не понимая ни аза в скульптуре, не имея дарования в области паяния, не постигнув искусства лепки, не создашь ни монументального памятника, ни скульптурного портрета, ни горельефа.
Подрастающее поколение наше отдает себе полный отчет в том, что без знания геометрии и архитектурных стилей, не умея чертить, без зодческой фантазии и опять-таки таланта в архитекторы идти невозможно и никакого здания такой профан не возведет. Ни на театральной сцене, ни на. манеже цирка, ни на голубом экране телевизора, ни в кино—без длительной, упорной подготовки, без одаренности, без способностей к этому виду деятельности успеха ждать не приходится. Это ясно всем, и всем известно, что при наборе в театральные студии, в цирковые училища, в институт кинематографии проводится тщательный отбор.
Да и новатором производства, изобретателем, рационализатором можно стать только усердно учась и обязательно работая с «огоньком», проявляя любовь к выбранному делу.
Но когда дело доходит до стихов, до поэзии — все это понимание, все эти азбучные истины летят в тартарары. Многие юноши и девушки считают, что все по веским причинам недоступное в музыке, живописи, скульптуре, зодчестве,— абсолютно доступно и дозволено в поэзии и что нет ничего легче, чем писать стихи и поэмы и издавать их на радость массового читателя. И пишут, то есть, рифмуют, ритмизируют речь, вкрапляя в нее тысячу раз использованные ранее сравнения, эпитеты, метафоры, вольно или невольно копируя где-то прочитанное или услышанное. Получается видимость стихов, пустоцвет, имитация, беспросветное эпигонство. При теперешнем массовом среднем и высшем образовании (каждый четвертый казахстанец — студент), любой юноша и каждая девушка при желании могут написать гладкое подражательское, не говорящее ничего ни уму, ни сердцу, стихотвореньице. Дело это столь же легкое, как и безответственное.
Лишенная поэтической мысли, свежести восприятия, открытия чего-то нового в мире, глубокого чувства — гладкопись едва ли не самое главное бедствие в поэзии.
К величайшему сожалению, никчемные образцы такой мертворожденной гладкописи время от времени появляются не только в газетах, но и в журналах и правда значительно реже, но встречаются и в первых стихотворных сборниках дебютантов. Вредность печатания гладкописи двоякая: во-первых, этим дискредитируется подлинная поэзия в глазах читателя, во-вторых, бездарные гладкописцы, чьи стихи отвергаются редакциями, имеют не право, но все же возможность сказать: «Смотрите, печатаются стихи гораздо хуже моих!»
Поэтический талант — явление не столь уж частое, можно даже сказать — редчайшее, и поэтому массовое, поточное, конвейерное производство стихов и печатание их в погоне за безостановочным выдвижением все новых имен во что бы то ни стало — дело чаще всего безответственное и наносящее вред подлинной поэзии.
Молодым поэтам должна быть и в газетах, и в журналах, и в издательствах открыта «зеленая улица», ко утверждая это, я оговариваю одно непременное условие— молодым поэтам, а не псевдопоэтам, не версификаторам, не легкомысленным и мелкотравчатым подра-жателям-эпигонам.
Не могу при этом забыть признания большого русского поэта Михаила Исаковского, сказавшего, что создание настоящего стихотворения «адски трудная работа». А версификатору что? Он «печет» свои вирши, как оладьи... К этому прибавлю, что напрасно наши критики явно остерегаются термина «талант», как бы стыдятся его или приравнивают к словечкам, выражающим часто неоправданную комплиментарность.
Что такое посредственность, которую Белинский не терпел в поэзии? Посредственность — это и есть бесталанность. Бесталанные, равнодушные, серые стихи народу не нужны.