С ПОЛИЧНЫМ
П. КИМ
Долгий телефонный звонок прервал мои приготовления ко сну.
— Слушаю,— отозвался я.
— Приезжайте немедленно в управление. Машина к вам послана.
Я посмотрел на часы. Было далеко за полночь. На улице не слышно было гомона, только изредка проезжавшие машины да отдаленные паровозные гудки нарушали ночную тишину. На столе лежала стопка газет, скопившаяся за командировку, которые собирался перед сном просмотреть. «Что случилось? Ведь о поездке должен доложить утром как было условлено»,— подумал я, но тут же рассудил, что не стоит ломать голову, потому что через нее колько минут все станет и без того ясным.
...Я вошел в большой кабинет, поздоровался. Начальник управления молча кивнул головой и протянул мне листом бумаги:
— Читайте.
Это была расшифрованная телеграмма, в которой со общалось, что все сотрудники гоминдановского консульства в Семипалатинске должны были переехать в Читу для продолжения службы в тамошнем представительстве, но не все они прибыли. В шифровке нас просили срочно проверить, не остановился ли кто из выехавших в Караганде и нет ли среди них китайца Хан Янина, работавшего поваром в ныне упраздненном гоминдановском консульстве.
«Странное совпадение», — подумал я. Только вечером в старом городе мне сообщили о приезде вчерашним ночным поездом из Новосибирска трех неизвестных людей км тайского происхождения: двух мужчин и одной молодой женщины. Они остановились в старом городе по улице Тринадцатой-загородной.
Улица эта проходила недалеко от городского рынки. Дома там стояли каждый как-то по-своему, беспорядочно и не имели номерных знаков. Даже сами жильцы не всегда знали номера соседних домов. Это был один из самых неуютных районов города. И поэтому люди называли его «Шанхаем».
В «Шанхае» в то время проживали многие китайцы. Большинство из них формально значились сборщиками утильсырья, а фактически занимались спекуляцией галантерейными товарами и другой дефицитной мелочью. Шел четвертый послевоенный год, и большое жилищное строительство только намечалось. Район этот по генеральному плану застройки подлежал сносу, а пока «славился» темными комбинациями махинаторов и дельцов. Немало хлопот доставляли и хулиганы. И если приехавшие были теми, о ком речь шла в шифровке, то можно было не сомневаться, что здесь они сумели найти себе приют. Я поделился своими мыслями и сомнениями с начальником о неизвестных, прибывших ночным поездом из Новосибирска, и спросил:
— Нет ли каких сообщений из областного управления милиции?
— Нет,— ответил он.— Но эти залетные птицы попали не случайно. Может среди них и находится интересующее нас лицо.—Он помолчал и затем продолжал.— Займитесь этим делом. Медлить нельзя. Помните, что вам, наверняка, придется иметь дело с опытным и хитрым врагом, прекрасно владеющим нашим языком и хорошо знающим нравы и обычаи местного населения. Думаю, что иностранную разведку очень интересует наш промышленно-экономический район.
...Спустя 5 дней после приезда неизвестные явились в областное управление милиции. Двое из них — мужчина и женщина — встали на учет в отделе виз и регистрации иностранцев. При этом мужчина рассказал сотруднику милиции, что он с женой служил в гоминдановском консульстве в Семипалатинске. Но консульство упразднено, поэтому они приехали в Караганду на постоянное жительство.
Второй мужчина, по внешности больше похожий на монгола, документы на оформление не сдавал, хотя пришел вместе с супружеской парой. Сотрудник, беседовавший с этими китайцами, сказал, что второй мужчина присутствовал при разговоре и внимательно слушал его. Но была в его лице какая-то настороженность, во время беседы он молчал и так же молча ушел.
Почему же этот, третий, не встал на учет? Кто он такой и зачем сюда прибыл? Эти вопросы необходимо было решить и как можно быстрее. Не представило труда узнать, где он живет. Хозяйке он заявил, что пробудет у нее в доме не более пяти дней. Он рано уходил из дому и возвращался затемно. Где он пропадал с утра до вечера и чем занимался целые дни, оставалось неизвестным.
Прошло еще некоторое время и установленным наблюдением было выяснено, что не вставший на учет в милиции человек и есть тот самый повар бывшего гоминдановского консульства в Семипалатинске Хан Янин, который не доехал до Читы, но оставалось неизвестным, почему он скрывал свою прошлую работу в консульстве.
На наш запрос Семипалатинское управление госбезопасности прислало довольно интересный ответ. Бывший повар консульства Хан Янин характеризовался общительным и довольно разговорчивым человеком. Каждый день он выходил из здания консульства с корзиной в руках и шел на городской базар, где покупал различные продукты, Там, на базаре, он часто встречался с неизвестными людьми и о чем-то подолгу разговаривал с одними и обменивался краткими фразами с другими. В письме из Семипалатинска было также сообщено, что, прописываясь там на жительство, Хан Янин сообщил о себе следующее: родом он из Китая, в 1939 году нелегально перешел государственную границу СССР со стороны Маньчжурии, был задержан пограничниками и осужден за нарушение границы на два с половиной года лишения свободы. После освобождения из заключения проживал в Коми АССР и Карело-Финской АССР, а затем переехал в Семипалатинск.
На наши запросы из Перми и Петрозаводска ответили, что ничего предосудительного о Хан Янине сообщить не могут. Тем не менее все это выглядело теперь в совершенно новом свете. Наши подозрения о принадлежности Хаи Янина к разведке окрепли. Что же привлекло его в Караганду? Пока мы посылали запросы и анализировали ответы, сопоставляя их с теми крупицами сведений, которые удалось накопить о первых днях пребывания Хана в нашем городе, он переехал на другую квартиру, сняв комнату с отдельным ходом из коридора, встал на учет в отделе виз и регистрации иностранцев и прописался на постоянное жительство.
Дело принимало неожиданный оборот, осложнялось. Похоже было, что Хан собирался надолго обосноваться и Караганде. Он к этому времени завел знакомство со многими людьми. На его квартире по вечерам часто собирались китайцы. Здесь в длительных и обстоятельных разговорах они делились воспоминаниями, рассуждали о теперешней жизни и часто говорили о будущей.
Хан проявлял повышенный интерес К самым обычным, казалось бы, разговорам. С большим вниманием разбирался он в подробностях жизни каждого и особенно в настроениях и взглядах своих собеседников. А разговоров и споров каждый раз хватало. Некоторые китайцы, что называется, молились на генералиссимуса Чан Кайши. Другие, наоборот, осуждали его правление и благожелательно оценивали победу револции в Китае, мечтая вернуться на родину. Какова была цель Хан Янина, оставалось только гадать. Можно было предполагать, что он ищет единомышленников или выявляет сторонников гоминдана и его противников. Не исключалось, что кто-то из этого окружения был тем передаточным каналом, по которому Хан получал указания и передавал свои сообщения.
Через месяц Хан Янин предупредил хозяина дома, что выезжает на несколько дней, и просил, чтобы комнату его не сдавали. Действовать нашим товарищам предстояло в незнакомой обстановке, все возникающие вопросы решать самостоятельно.
На вокзале Хан взял билет на поезд, следовавший в Петропавловск. В вагоне он вел себя спокойно, но в Петропавловске пересел на поезд Москва — Владивосток, а по прибытии в Новосибирск неожиданно покинул вагон. Почти два часа бродил он по городу, меняя маршруты и выбирая малолюдные улицы, заходил в магазины, но ничего не покупал. Нередко Хан останавливался и озирался по сторонам и даже возвращался назад. Наконец он подошел к телефону-автомату и куда-то позвонил.
... Было около пяти часов вечера, когда Хан прошел через мост за Каменку и при входе в сквер сел на скамейку. Осмотревшись, он достал газету и уткнулся в нее. Мимо проходили люди, проезжали машины. Время шло. Хан кого-то ждал. Но вот рядом с ним сел человек в темных очках. Он также внимательно посмотрел по сторонам и перекинулся с Хан Янином несколькими словами. Хан что-то передал подсевшему к нему человеку. Поговорив, они разошлись.
Через три дня Хан Янин возвратился в Караганду. С этого момента он стал ежедневно выезжать в пригородные районы. Там он подолгу крутился по улицам поселков, примыкавшим к шахтам, делая вид, что кого-то ищет.
Прошло еще около месяца, и Хан вновь заявил хозяину о своем отъезде в гости к знакомым, сказав, что на этот раз, возможно, пробудет там долго. Но, если уезжая в первый раз, он просил не сдавать квартиру и дал хозяину задаток, то теперь ничего не сказал насчет комнаты. Дли нас это был многозначительный признак. Мы поняли, что медлить нельзя.
На следующий день Хан Янин явился на вокзал и купил билет. Но уехать мы ему не дали. Задержать его удалось без шума, так что никто не обратил внимания. При обыске у Хана обнаружили детальные данные о промышленных объектах Карагандинского бассейна, подробные записи бесед с китайцами и другие материалы, изобличающие его в принадлежности к гоминдановской разведке. На следствии Хан Янин признал, что направлялся и Новосибирск на очередную встречу с генеральным гоминдановским консулом Люй Туйлунем и вице-консулом Сей Чживенем для передачи им собранных материалов.
Выяснилось что в 1938 году, за год до перехода границы СССР, он добровольно поступил на службу в японский карательный отряд и не раз принимал активное участие в карательных экспедициях против китайских партизан. В феврале 1939 года японская разведка завербовала Хан Янина и его забросили на территорию СССР со шпионским заданием — собрать данные о дислокации частей Красной Армии в приграничных районах с Маньчжурией, ее личном составе, вооружении, техническом оснащении. Тогда он не смог выполнить задание: при переходе границы советские пограничники задержали его.
Тут бы, как говориться, и понять, что кривая тропка к добру не приведет, Однако Хан Янин предпочел путь шпиона.