Глава шестая
Долгое время мне не удавалось видеть отца.
Папа был первым командиром дивизии, и ему ничего не стоило прислать за мной машину, чтобы я приехала к нему на несколько часов. Но он никогда не делал этого, хотя, знаю, очень скучал обо мне. И вообще ни при каких обстоятельствах даже намеком не подчеркивал, что я его дочь. Когда начались бои, я лишь изредка получала от него бесконечно дорогие коротенькие записочки. О себе отец писал скупо, но я была в курсе всех событий: о папе часто говорили раненые солдаты.
— Братцы, а какой со мной недавно курьез произошел,— начинал рассказывать раненый на носилках в ожидании перевязки. Служил я в батальоне повозочным. Привез как-то раненых с передовой, сдал их чин по чину в санроту. И вдруг обнаружил пропажу: исчезло письмо. Я только что из дому его получил, даже распечатать не успел. «Экая досада,— думаю, - и где я его обронил? Видно, в лесу, где разгружал раненых». А уже темнеть стало. Чиркаю спички, ищу, каждый клочок земли ощупываю. Под повозку залез, от колеса к колесу мечусь — не могу сыскать письма, да и только! Как сквозь землю провалилось! Слышу — кто-то подошел к повозке, спрашивает:
— Товарищ, КП батальона далеко?
— Да нет! Тут рядом,— отвечаю из-под повозки.
— А как пройти на КП? Кругом минные поля. Ты, может, дорогу укажешь? Проводи...
Думаю : «И кого леший в потемках принес? Вот пристал человек, прямо невозможно». Ну я, с досады не посмотрев, кто у телеги стоит, прямо и пужанул по матушке... Уж очень некстати отрывает меня от дела!
Поднимаюсь из-под телеги нехотя. Глянул — а передо мной сам генерал Панфилов стоит. Я враз вытянулся в струнку и думаю: «Баста! Здорово я влип с этим письмом...»
— Виноват, товарищ генерал! Не думал, что это вы!
— А разве другим так можно отвечать?— спрашивает он.
— Досада меня взяла, товарищ генерал: письмо из дому непрочитанным потерял.
— Э, дело-то серьезное! А ну-ка ищи,— сказал он и посветил фонариком.
Письмо под ногой у меня оказалось, в грязи, чуть видно.
— Вот оно,— говорю,— окаянное! Спасибо вам, товарищ генерал! — а сам смутился страшно. Выходит, сам натворил, сам еще и благодарность генералу вынес.
— Нескладно получилось, как у того деда, который трубку искал!— рассмеялся Панфилов.— Трубка у него во рту, а сам на чем свет стоит бабку ругает. Ну хорошо, что нашел. Конверт загрязнился — не беда, суть не в конверте — в самом письме... А теперь веди меня короткой дорогой на КП.
Иду я с генералом, слова сказать не могу: стыд мучает. "Другой бы,— думаю,— разнес меня в пух и прах за такое дело». А Панфилов по дороге и говорит мне:
— Все же, товарищ боец, надо быть осторожней в выражениях, этак ты можешь и командующего армией неведомо куда послать...
— Да...— вздыхают вокруг бойцы,— вот это человек! И поругал вроде, а не обидно. Только стыдно очень. Язычок-то мы иногда действительно распускаем!
В начале ноября у меня выдалась свободная минутка, и я решила навестить отца.
Штаб дивизии размещался на окраине деревушки в деревянном доме, состоящем из двух комнат. В первой я встретила начальника штаба дивизии Серебрякова Ивана Ивановича, папиного старого друга.
— Что ж совсем к отцу не заходишь? Скучает,— пожурил меня Иван Иванович.
— Очень много работы: раненые очень тяжелые, отойти нельзя, мы по нескольку суток спать не ложимся,— ответила я ему.
— Задерживать тебя не буду, иди к отцу, он сейчас один, над картой работает.
Я тихонько приоткрыла дверь. Папа делал какие-то пометки на карте. Его лицо, сурово-сосредоточенное, просветлело радостной улыбкой, когда он заметил меня.
— Валюша! Милая ты моя! Наконец-то пришла!
Он подошел и поцеловал меня. Вдруг лицо его снова стало серьезным. Он задумался.
— Вот что, возьми письма из дому, читай их, а я займусь картой — у меня как будто появилась интересная мысль. Надо проверить... Я скоро освобожусь!
Еще раз поцеловал меня в макушку и снова углубился в карту. Я же подсела к окну и стала читать письмо из дому от мамы, брата и сестер. До сих пор помню его наизусть.
«Здравствуйте, наши родные защитники, Ваня и Валюша! Хотя вы и не пишете, где именно вы под Москвой, из сводок Совинформбюро нам известно, где дерутся с фашистами наши земляки. Мы все время с тревогой следим за ходом тяжелых боев. Какие мужественные бойцы у тебя, Ваня!
С волнением мы прочли вырезку из вашей газеты об отважном капитане Монаенко. Какую же надо иметь ненависть к врагу, чтобы, израненному, горящему как факел, продолжать вести бой! Какая потрясающая сила воли! Нам кажется, что, глядя на этого советского воина, фашисты должны с ужасом бежать к себе обратно, пока еще не поздно.
Вырезку из вашей газеты, которую прислала нам Валюша, Женя носила в школу для политинформации, а потом мы передали эту статью в нашу «Советскую Киргизию».
Ваня! Женя, Галя и Вива ходят в школу, очень повзрослели. Дома у нас все хорошо. Топлива привезли, с питанием нормально. Я все на работе, совсем редкий гость дома. Увидишь Валюшу, обязательно поцелуй. Мы ею гордимся. Пусть почаще пишет. Все мы соскучились. Бейте ненавистного фашиста! Возвращайтесь с победой!
Крепко, крепко вас целуем: мама, Вива, Женя, Ма-кушечка. Берегите себя.
23 октября 1941 г.».
Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился генерал в кавалерийской форме. На плечах у него была черная бурка, которую он на ходу ловким движением сбросил на руки адъютанту. Каракулевая кубанка красиво оттеняла его серовато-голубые глаза. Из-под кубанки вырывалась непослушная прядь волнистых русых волос. Защитного цвета бекеша с серым каракулевым воротником ладно сидела на его коренастой фигуре, начищенные до блеска сапоги придавали ему щеголеватый вид.
Генерал стремительно подошел к отцу.
— Ну вот, Иван Васильевич, я у тебя в гостях первым оказался!
Отец вышел ему навстречу:
— Здравствуй, здравствуй, Лев Михайлович!
Они крепко обнялись. Папа поздравил Доватора с
успешной операцией в районе Быкова и поблагодарил за подаренные им два трофейных орудия и автомашину. Лев Михайлович шумно благодарил отца за чистую, четкую работу артиллеристов.
Я сидела и наблюдала за этой встречей. Доватор был чрезвычайно возбужден.
Обсуждая прошедший бой, Лев Михайлович несколько раз, не скрывая любопытства, взглянул в мою сторону. От папиного внимания это не ускользнуло, и на немой вопрос собеседника он ответил:
— Да, Лев Михайлович, представь себе, не один воюю, с дочкой. Она у меня очень редкий гость, в медсанбате работает. Вот на минуточку заглянула ко мне.
Лицо Доватора потеплело. Он подошел ко мне и полушутя представился:
— Будем знакомы: Доватор Лев Михайлович, гроза фашистов! Может быть, слышала о таком?
Я ответила:
— Я очень много слышала о вас и о ваших рейдах.
Лев Михайлович задумчиво проговорил:
— С дочкой, значит, воюешь?
Из бокового кармана достал фотографию девочки лет пяти-шести с большим белым бантом на кудрявой русой головке, с пушистым белым котенком на руках. Сколько любви, теплоты было во взгляде Льва Михайловича, когда он смотрел на фотографию дочки!
— Вот и я не один воюю, тоже с дочкой. Риточкой ее зовут.
Он передал фото отцу.
Смотрела я на них и видела не генералов, а самых обыкновенных хороших людей, погруженных в воспоминания.
— Леночка у меня с двумя детьми осталась,— говорил Лев Михайлович,— беспокоюсь за нее — слабенькая она. Ну ничего, сейчас ведь у всех так! А как она мастерски готовит картофельные котлеты с грибной подливкой! Ух, объедение! А как грибы маринует!
Лев Михайлович взял фото, бережно вложил в документ и сунул в левый карман бекеши.
Раздался телефонный звонок. Он как будто разбудил генералов. Теперь передо мной стоял прежний Доватор — «гроза фашистов». Он стал торопливо прощаться с отцом.
На краю стола уже стояла нехитрая закуска: квашеная капуста, колбаса, черный хлеб, два стакана и фляга с водкой.
Генералы подошли к столу, стоя быстро подняли стаканы, чокнулись.
— За успех!—сказал отец.— За победу!
Лев Михайлович заторопился.
— Теперь, Иван Васильевич, ко мне в гости приезжай. Правда, адреса пока нет, но, когда вернусь, обязательно пошлю адъютанта.
— Будь здоров, Лев Михайлович! Будешь писать домой — большой привет Леночке от меня.
Они оба вышли на середину комнаты, крепко обнялись и расцеловались.
Потом Доватор подошел ко мне и сказал как старой знакомой:
— Прощай, сержант, домой чаще пиши, отцу-то совсем некогда, а после войны вместе с папой ко мне в гости приезжай.
Он накинул бурку на плечи и вышел так же стремительно, как и появился.
Я побывала в гостях у семьи Доватора. Это произошло через двадцать пять лет после приглашения Льва Михайловича. Дочь Риточка уже работала инженером. Она оказалась очень похожей на отца. О многом мы переговорили в этот вечер. Пересмотрели документы, фотографии. Елена Лаврентьевна достала отдельно хранящееся фото, которое мне пришлось видеть в ту самую памятную встречу в ноябре 1941 года. Фотография была пробита пулей...
Сколько прекрасных жизней унесла проклятая война! Сколько принесла горя и страданий!