В этой связи уместно затронуть проблемные вопросы кодификации предпринимательского и коммерческого законодательства, которые поднимаются в России, да и в других странах СНГ. В частности, некоторыми российскими учеными обосновывается необходимость принятия единого Предпринимательского кодекса, который, с точки зрения В.В. Лаптева, должен определять основные принципы, нормы и институты предпринимательского права и состоять из десяти разделов: общие положения; субъекты предпринимательских отношений; имущество субъектов предпринимательской деятельности; предпринимательские договоры и иные обязательства; государственное регулирование предпринимательской деятельности; финансирование предпринимательской деятельности; инновационная деятельность; инвестиционная деятельность; ответственность в предпринимательских отношениях; защита прав и интересов предпринимателей [121, с. 9]. Здесь нужно отметить, что ранее В.В. Лаптев, И.Г. Побирченко, Ю.К. Толстой и др. отстаивали идею принятия Хозяйственного кодекса (точнее - Хозяйственного кодекса СССР) [122, с. 34-35; 123, с. 31; 124, с. 45-48]. Также немаловажно, что многие аргументы «за» и «против» принятия Хозяйственного кодекса тогда, и принятия Предпринимательского кодекса - сегодня, совпадают. Так, основная трудность, как и прежде, заключается в том, чтобы избежать «дублирования» одних и тех же положений в двух кодексах - Гражданском и Предпринимательском. В качестве одного из возможных путей решения этой проблемы предлагается такой - исключить из Гражданского кодекса положения о предпринимательской деятельности и предпринимательских договорах и поместить их в Предпринимательском кодексе.

 

Однако противники этой концепции категорически отвергают такое решение вопроса. Например, К.К. Лебедев говорит о том, что невозможно формировать содержание одного кодекса за счет отдельных разделов другого, действующего кодекса, потому что этим бы подрывалась стабильность законодательства, принижалось бы значение кодексов как консолидированных законов, их приоритетное значение по отношению к другим законам, нарушились бы системные связи между различными подразделениями системы законодательства [23, с. 212-213].

 

Аналогичные подходы обосновываются и приверженцами идеи принятия Торгового кодекса, в частности, Б.И. Пугинский полагает, что можно безболезненно изъять из Гражданского кодекса и сконцентрировать в Торговом кодексе нормы о договорах, в которых никогда не участвуют граждане, а только организации; перенос их из Гражданского в Торговый кодекс позволил бы гораздо полнее и четче урегулировать эти обязательства [125, с. 33, 95-96]. Встречаются и другие утверждения, в частности К.К. Лебедева, - о том, что консолидированный законодательный акт более правильнее, было бы назвать не Предпринимательским кодексом, а Кодексом о предпринимательской и иной экономической деятельности [23, с. 214-215].

 

К.К. Лебедев считает, что содержание Кодекса о предпринимательской и иной экономической деятельности должно формироваться путем закрепления в нем общих положений, принципов и понятий, на базе которых осуществляется системное правовое регулирование различных видов предпринимательской деятельности в условиях современной рыночной экономики, а не путем включения в него каких-либо фрагментов, изъятых из Гражданского кодекса и Налогового кодекса [23, с. 215-216]. Несмотря на то, что предложения о кодификации предпринимательского и коммерческого законодательства необоснованны и несостоятельны, на наш взгляд, вместе с тем, в отдельных странах наряду с Гражданским кодексом принят и действует Хозяйственный кодекс (в частности на Украине, 16 января 2003 г. одновременно были приняты Хозяйственный кодекс Украины и Гражданский кодекс Украины). Как видим, в отдельных странах Содружества законодательно провозглашен дуализм частного права, хотя вряд ли это будет способствовать совершенствованию и повышению эффективности как гражданского, так и хозяйственного законодательства. По этому поводу О.С. Иоффе говорит, что Украина - единственное государство в составе СНГ, Конституция которого взамен одного Гражданского кодекса предусмотрела издание двух несоподчиненных кодексов - Хозяйственного и Гражданского, поэтому неправильно думать, что борьба между концепциями хозяйственного и гражданского права закончилась, ее результат зависит от перспектив законодательного развития других стран СНГ [126, с. 29]. Однако украинские ученые - представители хозяйственно-правовой доктрины принятие Хозяйственного кодекса оценивают как высокое достижение хозяйственно-правовой науки. В частности, В. Щербина отмечает, что содержание Хозяйственного кодекса Украины свидетельствует о том, что он в значительной мере соответствует концепции общегосударственной программы адаптации законодательства Украины к законодательству Европейского Союза, в части правового обеспечения мер по формированию рыночных отношений, конкурентной среды и благоприятного инвестиционного климата, банковской системы, использованию природных ресурсов в сфере хозяйствования, развитию предпринимательства, приоритетных отраслей экономики и т.п. [127, с. 252-253]. Вместе с тем, О.С. Иоффе подверг жесткой и вполне заслуженной критике Хозяйственный кодекс Украины, многочисленные недостатки которого можно выразить одной его фразой: дублирование других отраслей права нисколько не обогащает систему права, а только осложняет ее [128, с. 54]. Примерно такие же взгляды и опасения разделяют и представители украинской цивилистической школы. В частности, Н.С. Кузнецова считает, что Украина оказалась «плацдармом» для невиданного эксперимента, где гражданское право в очередной раз подвергается колоссальному испытанию на жизнеспособность, устойчивость, прочность его правовых конструкций [129, с. 311].

 

Здесь представляет интерес позиция С.С. Алексеева, который является ярым противником идеи особого Хозяйственного кодекса, формирования особого хозяйственного законодательства, но обосновывает предложение о необходимости подготовки Кодекса предпринимательства: правда не в том варианте, когда под этим названием понимается хозяйственное право, заменяющее гражданское право и иные отрасли действующего законодательства в области народного хозяйства [12, с. 59-60]. По мнению С.С. Алексеева Кодекс предпринимательства должен строиться в качестве дополнительного - и в известном смысле вторичного - комплексного законодательного документа, опирающегося, прежде всего, на фундаментальные положения гражданского законодательства [12, с. 62]. По сути дела получается, что данный закон только будет облачен в форму кодифицированного акта, а на самом деле он будет обычным (текущим) законодательным актом, регулирующим отношения в сфере предпринимательской деятельности, учитывая его вторичность по сравнению с Гражданским кодексом. Более того, остается под вопросом целесообразность и необходимость принятия еще одного акта о предпринимательстве, когда эти отношения уже получили свою регламентацию в специальном законодательстве.

 

Наряду с этим, следует отметить, что в юридической литературе все настойчивее высказываются идеи о целесообразности принятия единого Экологического кодекса, который с точки зрения О.И. Ченцо-вой содержал бы как нормы общего характера, так и нормы, регулирующие отдельные виды природопользования (недропользование, водопользование, использование атмосферного воздуха и т.д.), соответственно мог бы устранить имеющиеся противоречия между отдельными актами, пробелы и дублирование правовых норм, создав единое всеобщее и всеобъемлющее правовое регулирование охраны и использования природных ресурсов [130, с. 119-120]. Примером реализации на практике предложения о необходимости создания такого кодифицированного акта является Франция, где 18 сентября 2000 г. был принят единый Экологический кодекс. Создание Экологического кодекса Франции оценивается как одно из достижений экологического права, связанное с его унификацией и гармонизацией [130, с. 120]. При этом, Экологический кодекс Франции четко разграничивает нормы экологического и горного права, например, нормы, регулирующие отношения в области нефти и подземного газа составляют предмет горного права, а не экологического.

 

Учитывая сказанное, считаем, принятие Экологического кодекса в РК неизбежно приведет к дублированию основных положений, предусматривающих вопросы правовой охраны и использования земли, лесов, недр, вод и других природных ресурсов, содержащихся в специальном законодательстве. Однако законодатель пошел по другому пути. Закон РК «О нормативных правовых актах» от 24 марта 1998 г. Законом РК от б марта 2002 г. № 298-ІІ дополнен ст. 3-1 «Общественные отношения, регулируемые кодексами Республики Казахстан», согласно которой кодексы РК принимаются с целью регулирования следующих однородных общественных отношений: экологических; водных; земельных; лесных [131]. Как следует из смысла данной нормы, законодатель считает необходимым принятие кодифицированного Экологического закона, и это при том, что Водный, Земельный и Лесной кодексы уже приняты. Что же касается целесообразности принятия Кодекса о недрах и недропользовании (взамен Закона о недрах и недропользовании), то, очевидно, законодатель не признает горные отношения однородными, хотя они не менее однородны и едины, чем лесные или водные отношения. Недра - это самостоятельный объект природы, и по своей экономической ценности более значимый (или, по крайней мере, не менее значимый), чем другие природные ресурсы. Поэтому более логичным представляется принятие Кодекса о недрах и недропользовании, чем Экологического кодекса, по крайней мере, это будет более последовательным и оправданным.

 

В отечественной юридической литературе ученые склоняются к идее принятия Экологического кодекса (Д.Л. Байдельдинов, О.И. Ченцова, С.И. Климкин и др.). При этом, например, С.И. Климкин сначала говорит, что вопрос об Экологическом кодексе туманен; затем спрашивает, какие вопросы должны выступить объектом регулирования экологического кодекса, если правовой режим вод, земель, лесов, воздуха, недр, особо охраняемых природных территорий и связанные с их использованием вопросы законодательно регламентированы (учитывая, что ответственность за экологические правонарушения - область гражданского, административного и уголовного права); и, наконец, приходит к выводу, что гораздо логичнее было бы свести регламентацию всех вышеуказанных вопросов в единый Экологический (или Природоресурсный) кодекс, попутно решив также вопрос о необходимости наличия законодательных актов о растениеводстве, животноводстве, пчеловодстве и т.д. [132, с. 105-106]. Здесь совершенно очевидно, что конечный вывод не согласуется с предваряющей его аргументацией: если вопрос о принятии экологического кодекса «туманен», и неясно, какие отношения будут составлять сферу его регулирования (и самое главное, насколько они однородны как экологические отношения, а не административные или гражданско-правовые), то каким образом можно признать «более логичным» принятие «единого» Экологического кодекса? Как можно, наряду с отрицанием самостоятельности экологоправовых норм, предлагать принятие кодифицированного акта в этой области, и почему Экологический кодекс, который уже предполагается как комплексный акт (ведь в нем предлагается объединить «все вышеуказанные вопросы»), называется «единым»? Здесь также необходимо отметить некоторые нюансы терминологически уточняющего характера. Во-первых, автор уравнивает понятия «экологический» и «природоресурсный», но это отнюдь не тождественные категории; во-вторых, ответственность за экологические правонарушения может быть предусмотрена еще и нормами трудового права (имеются в виду - дисциплинарная и материальная ответственность за нарушение экологического законодательства). В-третьих, растениеводство, животноводство, пчеловодство - это отрасли сельского хозяйства, и, в первую очередь, говоря об отраслевой принадлежности норм, регламентирующих осуществление этих видов деятельности, нужно говорить об аграрном (или сельскохозяйственном) праве. Конечно, определенная связь с нормами экологического права есть, но такую же связь можно «попутно» выявить и при анализе любого другого вида жизнедеятельности человека.

 

В принципе следует отметить определенную общность в подходах к вопросу о необходимости принятия как Экологического, так и Предпринимательского (Хозяйственного) кодексов. Для нас совершенно очевидно, что принятие таких актов будет не чем иным как повторной регламентацией норм других законодательных актов. В свою очередь такой шаг со стороны законодателя, на наш взгляд, только усложняет проблему определения самостоятельности отраслей права в виду того, что в этом случае каждый раз будет подвергаться сомнению единство предмета правового регулирования той или иной отрасли права. Здесь нужно заметить, что О.С. Иоффе считает возможным наряду с отраслевыми кодексами формирование комплексных кодексов, регулирующих разными методами разнородные отношения, возникающие в связи с определенным видом деятельности: комплексный характер носит, например, Кодекс торгового мореплавания, принятый в России, регулирующий морское дело, где возникают гражданские, административные и некоторые другие отношения разного рода [133, с. 56-57]. Но это не означает, что принятие любых кодифицированных актов комплексного характера обоснованно и целесообразно, тут необходимо учитывать как интересы теории, так и интересы практики.

 

В свете нашего исследования требует особого внимания предложение российских ученых о разработке и принятии Инвестиционного кодекса на федеральном уровне, который, по мнению его сторонников, B.C. Мартемьянова, например, необходим, прежде всего, субъектам инвестиционной деятельности, чтобы они при вложении своих средств в объекты инвестиционной деятельности были защищены от некоммерческих рисков (политические риски, изменяющееся законодательство, ухудшающие положение инвестора; необоснованное вмешательство государственных органов и должностных лиц в хозяйственную деятельность инвестора) [70, с. 51]. Идея единого Инвестиционного кодекса была поддержана и некоторыми узбекскими учеными, в частности, С.С. Гулямовым, который обосновывает необходимость свести воедино и предельно четко изложить в Инвестиционном кодексе все нормы, касающиеся любых инвестиций и инвесторов, а также привести все нормы других законодательных актов, прямо или косвенно касающихся условий инвестирования [134, с. 7].

 

Здесь необходимо отметить, что Инвестиционные кодексы приняты в ряде стран Африки (Алжирской Народно-Демократической Республике, Центральной Африканской Республике, Народной Республике Конго и др.) [135, с. 128-132], а также в Республике Беларусь (Инвестиционный кодекс Республики Беларусь от 22 июня 2001 г. [136].

 

Однако, мы уверены в том, что защиту прав и законных интересов инвесторов при отсутствии механизма реализации не способен будет обеспечить и кодифицированный закон. С позиций создания надлежащих условий для осуществления инвестиционной деятельности не является настолько принципиальным вопрос о придании Закону РК «Об инвестициях» статуса кодифицированного закона. Более значимым будет совершенствование норм данного законодательного акта с целью приведения его в соответствие со сложившейся международноправовой практикой регулирования инвестиционных отношений.

 

Говоря о системе инвестиционного права, нужно особо подчеркнуть, что взаимосвязь между общей и особенной частями проявляется в том, что основные положения общей части влияют на инвестиционное право как отрасль, способствуя совершенствованию правового регулирования инвестиционных отношений, а также развивая понятийный и категориальный аппарат инвестиционного права. В свою очередь, институты, составляющие особенную часть, теснее и конкретнее связаны с практикой правового регулирования инвестиционных отношений, они самым непосредственным образом влияют на инвестиционную деятельность, способствуя повышению ее эффективности, что, в конечном счете, отражается на дальнейшем развитии, как отдельных институтов, так и инвестиционного права в целом.

 

В частности, институт юридической ответственности в инвестиционном праве все еще находится на стадии становления, хотя он, наряду, например, с институтом собственности, относится к числу межотраслевых правовых институтов. На это имеется ряд причин, как теоретического, так и практического характера. Так, в теории права до сих пор нет однозначных ответов на два основных вопроса: о позитивной юридической ответственности и о специализированных видах юридической ответственности.

 

В теории социалистического права наибольшее распространение получила точка зрения, согласно которой наряду с негативно-ретроспективным аспектом ответственности существует и позитивно-перспективный аспект ответственности. Наряду с этим JI.B. Ильяшенко отмечается, что для таких отраслей права, как уголовное, гражданское, юридическая ответственность выступает преимущественно как ответственность за неисполнение обязанностей, за правонарушение, то в области государственного, трудового, колхозного, семейного и ряда других отраслей права юридическая ответственность выступает в ее общем, позитивном значении [137, с. 102-103]. Соответственно J1.P. Насыровой признается, что праву должна быть присуща сбалансированность позитивной и негативной ответственности, поощрительных и репрессивных санкций; чем продуктивнее удается праву поощрять социально полезные поступки, тем больше возможностей создается для позитивных проявлений социальной энергии, тем меньше социальной патологии и ниже потребность в карательных санкциях [138, с. 78-79]. Таким образом, позитивная ответственность представляет собой наиболее широкую трактовку понятия юридической ответственности, согласно которой наряду с ответственностью, наступающей за совершенное правонарушение, существует и ответственность за совершение положительных действий, отвечающих объективным требованиям данной ситуации и идеалам времени. Поэтому поддерживаем мнение И.А. Иконицкой о том, что юридическая ответственность всегда была ответственностью за прошлое, за совершенное деяние: иначе можно прийти к выводу, что лицо, не совершающее преступления, уже несет правовую ответственность; ни научные соображения, ни тем более интересы практики не дают основания для пересмотра взгляда на юридическую ответственность как последствие правонарушения [139, с. 25]. Следует отметить, что противников позитивной ответственности было больше, чем сторонников. Это не случайно, так как позитивная ответственность отрицает саму юридическую сущность ответственности, как осуждения государством за невыполнение правовых предписаний и наложения соответствующих санкций, прямо предусмотренных законодательством. И вообще, данное предположение носит несколько надуманный характер, и обусловлено веяниями и стремлениями эпохи развитого социализма и построения коммунистического общества.

 

Однако если первый вопрос, на наш взгляд, уже потерял свою актуальность в современных условиях, то, второй, наоборот, с переходом к рыночным отношениям и их бурным развитием, становится значимым и важным. Действительно, рамки признанных на сегодняшний день классическими видами юридической ответственности (гражданско-правовая, материальная, дисциплинарная, административная и уголовная) не в состоянии охватить все существующие способы воздействия на нарушителей действующего законодательства. Также, несомненно, то, что так называемое деление видов ответственности по отраслевому признаку, на самом деле с отраслевой структурой права не совпадает (отраслей права больше, чем видов ответственности; материальная и дисциплинарная ответственность присущи одной отрасли права - трудовому праву; один и тот же вид юридической ответственности может применяться за нарушение норм различных отраслей права). И, наконец, одной из основных причин, повлиявших на то, что отраслевое деление видов ответственности стало традиционным, явилась большая разработанность и изученность гражданского, административного и уголовного права, признанных фундаментальными (основными) отраслями права.

 

Множественность видов юридической ответственности вполне закономерное явление, и в юридической литературе неоднократно делались попытки выявить и определить сущность специализированных видов ответственности. В частности, Р.А. Белоусовым, В.И. Павлюченко высказывались предложения о выделении такого вида ответственности как экономическая ответственность: во-первых, это ответственность каждого производителя перед обществом за удовлетворение народнохозяйственных потребностей и обеспечение эффективности использования предоставленных государством ресурсов (реализуется через систему плановых оценок удовлетворения производительных и личных потребностей, соблюдения нормативов эффективности использования ресурсов и связанных с ними хозяйственного расчета и производителя); во-вторых, ответственность производителей перед непосредственными потребителями их продукции и услуг, основывающаяся на заказах и хозяйственных договорах, планах поставок продукции, на системе горизонтальных экономических связей [140, с. 14-15]. Представленная позиция характеризуется тем, что в ней предпринята попытка объединить под видом «экономической» ответственности два несовместимых понятия: позитивную ответственность и гражданско-правовую ответственность. Данный подход предполагает, что «экономическая» ответственность будет применяться наряду с юридической ответственностью и ее спектр значительно шире, так как «она начинает работать задолго до того, как возникает правонарушение, то есть юридически наказуемое действие» [140, с. 14]. Поэтому считаем, что здесь вообще не может быть и речи о юридической ответственности.

 

Вместе с тем, понятие «экономическая» ответственность выдвигается не только в теории хозяйственного права, но и рассматривается как категория экологического права. Так, считается, что за причинение вреда окружающей природной среде при правомерных действиях наступает экономическая ответственность, тогда как за вред в результате неправомерных действий - юридическая ответственность. Необходимость введения института экономической ответственности, по мнению его сторонников (Т. Лялева, С. Кушлева, М. Шювегешь), обусловлена тремя обстоятельствами: во-первых, возникновением вреда природной среде не только в результате неправомерной деятельности, когда возможно применить механизм юридической ответственности, но и вследствие действий правомерных, разрешенных государством, когда отсутствует вина причинителя вреда; во-вторых, платностью природопользования, установленной во всех странах, распространяемой на все виды природопользования, как позитивные (использование земель, потребление вод, охота, заготовка древесины и т.д.), так и негативные (загрязнение воздуха, вод, земель, в результате выбросов вредных веществ); в-третьих, потребностями компенсации причиненного вреда для обеспечения гармоничных отношений общества и природы, устранения опасности наступающей деградации природной среды [141, с. 67]. Мы полагаем, что понятие «экономическая ответственность» как институт социальной ответственности не должно подменять собой понятие «юридическая ответственность», также как и понятие «экономические меры воздействия» не может заменить собой понятие «правовые (юридические) меры воздействия».

 

Более обоснованными и предпочтительными, на наш взгляд, являются предположения о существовании специализированных (специфических) видов ответственности в сфере природопользования, а именно, в горном, земельном, водном, лесном и в экологическом праве. Как отмечалось И.А. Иконицкой, конструирование специализированных видов ответственности применительно к отраслям права, регулирующим использование и охрану природных объектов, логически вытекает из принципа построения указанных отраслей по объекту общественных отношений [139, с. 31]. Соответственно, наряду с отраслевыми (традиционными) видами юридической ответственности выделяют горно-правовую, земельно-правовую, водно-правовую, лесо-правовую и эколого-правовую ответственность. Например, такие способы воздействия на нарушителей законодательства о недрах и недропользовании, как прекращение права пользования недрами, приостановление или запрещение работ при нарушении требований, предъявляемых при геологическом изучении недр, при разведке или добыче полезных ископаемых и другие, выступают в качестве мер горно-правовой ответственности, хотя, как правило, они проявляются в административно-правовом порядке [44, с. 122-130].

 

Как полагает Л.В. Ильяшенко, в обобщенном виде это можно представить следующим образом: 1) изъятие земли применяется по отношению к землепользователям, допускающим систематические нарушения правил землепользования, имеющие устойчивый характер, в то время как другие меры административной ответственности (штрафы, денежный начет) при всей эффективности в борьбе с нарушениями направлены на преодоление правонарушений, носящих эпизодический характер; 2) изъятие производится по постановлению того органа, который предоставил земельный участок в пользование, а наложение других административных взысканий производится чаще всего государственными органами, правомочными применять административные меры воздействия на нарушителей земельного законодательства (административные комиссии и т.д.); 3) субъектом ответственности при изъятии земельного участка всегда является сам землепользователь, субъектом административной ответственности обычно выступает должностное лицо землепользователей [137, с. 127-128]. Нужно заметить, что кроме последнего тезиса, утратившего свою значимость в виду законодательно закрепленной возможности привлечения к административной ответственности самих землепользователей, остальные являются достаточно существенными для признания специализированных видов самостоятельными видами юридической ответственности. Хотя, справедливости ради следует отметить, что законодателем не выделяется ни специализированная (специфическая) ответственность, ни какие-либо виды специализированной ответственности (например, земельно-правовая или горно-правовая ответственность).

 

В целом, нужно заметить, что законодателем все еще недооцениваются роль и значение юридической ответственности как способа повышения эффективности инвестиционного законодательства. Так, в Законе об инвестициях в достаточно общей форме устанавливается ответственность юридического лица РК, заключившего контракт, по возврату всей недоплаченной суммы налогов и таможенных пошлин вследствие предоставленных по контракту инвестиционных преференций с применением соответствующих штрафных санкций, предусмотренных действующим законодательством. Содержащиеся в законодательстве о рынке ценных бумаг нормы об ответственности профессиональных участников на рынке ценных бумаг, настолько неконкретны и неопределенны, что реализация их на практике становится практически невозможной либо формальной. В частности, если профессиональный участник допускает нарушение установленных правил деятельности, то в худшем случае Национальной комиссией по ценным бумагам будет приостановлено действие выданной ему лицензии, а при устранении установленных нарушений, действие лицензии восстанавливается и, в результате, нарушитель не несет никакой материальной ответственности [142].

 

Следовательно, законодателем предполагается возможность наступления договорной и внедоговорной ответственности инвесторов и других субъектов инвестиционной деятельности. В первом случае, ответственность наступает в соответствии с заключенным договором (контрактом), то есть речь должна идти о гражданско-правовой ответственности, но установленные санкции носят скорее административноправовой характер, тем более, что одновременно с этим применяются штрафные санкции (в Кодексе РК об административных правонарушениях появилась новая ст. 134-1 «Нарушение сроков возврата государственных натурных грантов», предусматривающая ответственность за нарушение сроков возврата государственных натурных грантов: для юридических лиц, являющихся субъектами малого или среднего предпринимательства в размере от пятисот до тысячи месячных расчетных показателей; для юридических лиц, являющихся субъектами крупного предпринимательства, - в размере от одной тысячи до двух тысяч месячных расчетных показателей). Также необходимо отметить, что законодатель предоставил уполномоченному органу (Комитету по инвестициям Министерства индустрии и торговли РК) полномочия по рассмотрению дел об административных правонарушениях, предусмотренных ст. 134-1 «Нарушение сроков возврата государственных натурных грантов» Кодекса об административных правонарушениях и наложению административных взысканий на нарушителей. Профессиональные участники рынка ценных бумаг несут ответственность, которую также нельзя однозначно признать административной и (или) материальной, так как административное законодательство не знает таких видов взысканий, как восстановление действия лицензии, а в отношении ответственности за причиненный ущерб возможно применение мер и материальной и гражданско-правовой ответственности.

 

Специфика юридической ответственности инвесторов в области недропользования проявляется в том, что Закон о недрах и недропользовании не содержит норм, предусматривающих конкретные виды правонарушений и меры ответственности за них. Действует общий принцип, установленный Законом РК «Об охране окружающей природной среды» от 15 июля 1997 г. (ст. 85), согласно которому, физические и юридические лица, виновные в совершении нарушений законодательства об охране окружающей среды несут ответственность в соответствии с законодательством РК [143]. Следовательно, предполагается, что привлечение к ответственности за нарушение норм, например, законодательства о недрах и недропользовании осуществляется в соответствии со специальным законодательством (аналогичным образом и в отношении нарушения норм законодательства, регламентирующего порядок использования других природных ресурсов).

 

К числу видов юридической ответственности, способных самым серьезным образом повлиять на эффективность недропользования в условиях рыночных отношений, относится гражданско-правовая ответственность. В качестве основных признаков гражданско-правовой ответственности, В.П. Грибанов выделял следующие: 1) гражданско-правовая ответственность есть лишь одна из форм государственноправового воздействия на правонарушителя; 2) гражданско-правовая ответственность имеет имущественный характер, характер имущественного воздействия на правонарушителя; 3) гражданско-правовая ответственность есть возложение невыгодных имущественных последствий на лицо, допустившее нарушение гражданских прав или обязанностей; 4) гражданско-правовая ответственность есть такое возложение невыгодных имущественных последствий на нарушителя гражданских прав и обязанностей, которое связано с применением санкций [144, с. 309-312]. Наряду с этим среди специфических особенностей гражданско-правовой ответственности следует назвать ее имущественный и компенсационный (восстановительный) характер.

 

Гражданско-правовая ответственность за нарушение обязательств, по мнению Е.Б. Осипова, может выступать в форме: возмещения убытков; уплаты неустойки; потери задатка либо уплаты дополнительно суммы задатка сверх возвращенной суммы задатка; конфискации в доход государства всего полученного по сделке, направленной на достижение преступной цели; утраты права собственности на заложенное имущество, а также на имущество, удерживаемое в соответствии с правом удержания; и т.п.; при этом наиболее распространенные, хотя и не единственные формы ответственности за нарушение обязательства - возмещение убытков и уплата неустойки [72, с. 647]. Тут следует особо оговориться, что в литературе иногда встречаются суждения, согласно которым к отношениям, связанным с возмещением убытков, причиненных нарушением законодательства о недрах, нормы гражданского законодательства об убытках неприменимы: в частности, с точки зрения Н.Б. Мухитдинова, здесь дело не только в формальной стороне, в соответствии с которой земельное, горное и другие общественные отношения по природопользованию не могут регламентироваться гражданским законодательством, а в существе проблемы - недра представляют собой особый природный объект, не являются товаром и не имеют денежной оценки [145, с. 33-34]. Также невозможность применения норм гражданского законодательства об убытках Н.Б. Мухитдиновым аргументируется тем, что в отношениях по возмещению убытков, причиненных нарушением законодательства о недрах, невозможно поставить вопрос о возмещении вреда в натуре, потому что ископаемые, которые остаются в недрах в результате нарушения правил их добычи, как правило, теряются безвозвратно; и, наконец, в отличие от гражданско-правовой ответственности невозможно требовать от недропользователей полного возмещения ущерба [145, с. 34].

 

Мы не согласны с представленной позицией вследствие того, что: 1) в процессе осуществления инвестиционной деятельности в сфере недропользования возникают гражданские (договорные) отношения, которые регулируются гражданским правом; 2) в случае неисполнения или ненадлежащего исполнения принятых недропользователем обязанностей, вытекающих из договора, наступает гражданско-правовая ответственность; 3) в гражданско-правовых отношениях также не всегда можно поставить вопрос о возмещении вреда в натуре: гражданским законодательством устанавливается, что возмещение убытков в случае неисполнения обязательства и уплата неустойки за его неисполнение освобождает должника от исполнения обязательства в натуре, если иное не предусмотрено законодательством или договором (п. 2 ст. 354 ГК РК). Что касается последнего положения, то следует признать, что принцип полного возмещения вреда, причиненного окружающей природной среде не всегда может быть реализован в достаточной степени.

 

Во-первых, довольно трудно установить размер убытков, включая реально причиненный ущерб и упущенную выгоду, (например, как указывают Б.Д. Елеманов, М.К. Сартбаев, ущерб от загрязнения морской среды вследствие разливов нефти и нефтепродуктов включает: издержки на ликвидацию последствий разливов (в том числе на буксировку и разгрузку поврежденных нефтеналивных судов, заделывание пробоин, расстановку заграждений, распыление дисперсантов, чистку пляжей и т.п.), стоимость превентивных мероприятий (соответствующего оборудования портов и судов), а также мероприятий, направленных на возмещение вреда, причиненного окружающей среде прибрежных районов [146, с. 39-40]; однако данный подход к определению размеров убытков нельзя признать универсальным, потому что он не позволяет прогнозировать возможные негативные последствия, которые могут наступить в будущем, а они могут носить порой катастрофический характер); поэтому нужно согласиться с тем, что не всегда экономически реально взыскание причиненного ущерба в полном объеме.

 

Во-вторых, требование компенсации причиненного вреда в полном объеме не всегда экономически целесообразно: как справедливо отмечает И.И. Русин, неразумно требовать от недропользователей сохранения или использования теряемых при добыче полезных ископаемых природных ресурсов (за исключением сопутствующих полезных ископаемых) [147, с. 193]; далее, желательно, чтобы недропользователь имел достаточно средств на пресечение нарушения и ликвидацию наступивших негативных последствий собственными силами (например, когда необходимо проведение мероприятий по оздоровлению окружающей среды региона или производство ремонта очистных сооружений и т.п.).

 

В-третьих, принцип полного возмещения вреда должен применяться неукоснительно, когда речь идет о физических лицах (так, законом прямо установлено, что вред, причиненный здоровью и имуществу граждан вследствие нарушения законодательства об охране окружающей среды, подлежит возмещению в полном объеме, с учетом степени потери трудоспособности потерпевшего, затрат по уходу за больным, иных расходов и потерь; определение величины вреда здоровью и имуществу граждан производится в соответствии с действующим законодательством, о возмещение вреда - на основании решения суда; при этом возмещению подлежит моральный вред, причиненный вследствие нарушения законодательства об охране окружающей среды, в порядке, установленном гражданским законодательством).

 

В-четвертых, в случае причинения вреда юридическими лицами и в случаях, когда вред носит необратимый характер, не всегда возможно обеспечить полное возмещение вреда; здесь должен быть разработан соответствующий механизм, который соответствовал бы требованиям законов рынка: дальнейшее развитие экономики при обеспечении охраны окружающей природной среды (то есть сочетание экономических и экологических интересов).

 

В-пятых, юридические и физические лица, деятельность которых связана с повышенной опасностью для окружающей среды, обязаны возместить причиненный ими вред, если не докажут, что вред возник вследствие непреодолимой силы или умысла потерпевшего. При этом постановлением Правительства РК «Об утверждении Модельного контракта на проведение операций по недропользованию в Республике Казахстан» от 31 июля 2001 г. (п. 23.1) предусмотрено правило, согласно которому ни одна из сторон контракта на недропользование не будет нести ответственности за неисполнение или ненадлежащее исполнение каких-либо обязательств по контракту, если такое неисполнение или ненадлежащее исполнение вызваны обстоятельствами непреодолимой силы (форс-мажор) [148]. К обстоятельствам непреодолимой силы отнесены чрезвычайные и непредвиденные при данных условиях обстоятельства, как, например, военные конфликты, природные катастрофы, стихийные бедствия (пожары и т.п.).

 

В-шестых, полный ущерб, причиняемый охраняемым природным объектам, не всегда можно определить в силу того, что учесть в количественном и стоимостном плане весь комплекс неблагоприятных факторов, а также вторичных последствий, проявляющихся в течение длительного времени, иногда превышающим десятки лет (в частности, законодательством об охране окружающей среды предусматривается, что юридические и физические лица, причинившие вред окружающей среде, здоровью граждан, имуществу организаций, граждан и государства вследствие совершения экологических правонарушений, обязаны возместить вред в соответствие с действующим законодательством добровольно либо по решению суда на основе утвержденных в установленном порядке такс и методик исчисления вреда, а при их отсутствии - по фактическим затратам на восстановление нарушенного состояния окружающей среды с учетом понесенных убытков).

 

В-седьмых, как правило, взыскиваемые в бюджет суммы и платежи за нерациональное и нехозяйское использование объектов природы являются «безадресными», что означает невозможность проконтролировать их дальнейшее полное и своевременное использование для ликвидации именно тех последствий, которые были вызваны соответствующим нарушением (в соответствии со ст. 86 Закона об охране окружающей среды, взыскиваемые суммы возмещения вреда перечисляются в фонды по охране окружающей среды, и только в установленных законодательством случаях потерпевшему юридическому или физическому лицу). Поэтому реализация гражданско-правового принципа полного возмещения вреда в экологическом праве и в природоресурсных отраслях права обладает определенными особенностями, обусловленными спецификой присущего им предмета правового регулирования.

 

Приходится признать, что гражданско-правовая ответственность в сфере природопользования, в целом, и в сфере недропользования, в частности, все еще недостаточно эффективна. Как верно замечено Ж.С. Елюбаевым, в процессе разрешения споров в сфере гражданско-правовых отношений не должно быть диктата государства, диктата государственных органов, диктата государственного служащего [149, с. 46]. Однако такие факты все еще имеют место, поэтому, на наш взгляд, необходимо более активно использовать все рычаги, способные пресечь произвол и беззаконие со стороны отдельных представителей государственных органов. Также немаловажным обстоятельством, способным оказать серьезное влияние на повышение эффективности гражданского законодательства, следует признать соблюдение договорной дисциплины участниками гражданского оборота. В этой связи должно оказаться позитивным введение института третейских судов (в том числе и международного коммерческого арбитража).

 

Говоря о гражданско-правовой ответственности, нужно сказать, что она очень близко связана с материальной ответственностью с учетом того, что и в том и в другом случае речь идет о возмещении причиненного материального вреда. Здесь следует согласиться с мнением Н.В. Щукиной о том, несмотря на сходство регулируемых отношений, а также на то, что трудовое право своими корнями уходит в гражданское и выделилось из него в качестве самостоятельной отрасли права, можно говорить о нормах материальной ответственности как самостоятельном институте трудового права, с присущими ему специфическими чертами [150, с. 168-169]. Мы также поддерживаем утверждение Н.В. Щукиной о том, что нет оснований противопоставлять гражданско-правовую ответственность за причинение вреда материальной ответственности, так как оба вида ответственности являются реализацией правовосстановительных санкций [150, с. 169].

 

Несмотря на определенное сходство и общность гражданско-правовой и материальной ответственности - это самостоятельные виды юридической ответственности и институты различных отраслей права (гражданского и трудового). Помимо традиционных отличий, существующих между этими видами юридической ответственности, выделяемых в литературе, можно назвать и такие различия: гражданско-правовая ответственность предполагает возмещение реального вреда и упущенной выгоды, а материальная ответственность ограничивается размерами прямого действительного (реального) ущерба; в отличие от материальной ответственности, гражданско-правовая ответственность предполагает возмещение морального вреда.

 

Следовательно, гражданско-правовая ответственность основана на принципе полного возмещения вреда, а материальная ответственность может быть и ограниченной. В частности, согласно действующему законодательству работники несут материальную ответственность в полном размере вреда, причиненного по их вине работодателю, в случаях, когда: 1) между работником и работодателем заключен письменный договор о принятии на себя полной материальной ответственности за необеспечение сохранности имущества и других ценностей, переданных работнику; 2) в соответствии с законодательством на работника возложена полная материальная ответственность за вред, причиненный работодателю при исполнении трудовых обязанностей; 3) имущество и другие ценности были получены работником под отчет по разовой доверенности или по другим разовым документам; 4) вред причинен работником, находившимся в состоянии алкогольного, наркотического или токсикоманического опьянения; 5) вред причинен недостачей, умышленным уничтожением или умышленной порчей материалов, полуфабрикатов, изделий (продукции), в том числе при их изготовлении, а также инструментов, измерительных приборов, специальной одежды и других предметов, выданных работодателем работнику в пользование; 6) вред причинен в результате разглашения коммерческой тайны; 7) вред причинен действиями работника, содержащими признаки деяний, преследуемых в уголовном порядке [151]. Данный перечень является закрытым, а это означает, что во всех остальных случаях материальная ответственность работника будет ограниченной.

 

Полагаем, что в современных условиях несправедливо недооцениваются важность и значимость материальной ответственности как средства обеспечения рационального и комплексного использования недр. В условиях рынка материальная ответственность рабочих и служащих, также как и дисциплинарная ответственность могут оказаться гораздо более эффективными, чем другие виды юридической ответственности.

 

Дисциплинарная ответственность рабочих и служащих, как отмечает В.М. Огрызков, наступает только при совершении работником дисциплинарного проступка и носит сугубо индивидуальный характер [152, с. 721]; также особенности дисциплинарной ответственности определяется тем, что она может применяться оперативно и в отношении всех категорий работников. По мнению О.В. Даниленко, дисциплинарной является юридическая ответственность в порядке подчиненности по службе рабочих и служащих предприятий, учреждений, организаций, а также членов общественных организаций за совершение проступков, связанных с профессиональной или общественной деятельностью, если эти проступки в силу их относительно меньшей степени общественной опасности не квалифицируются как уголовные преступления или административные проступки [139, с. 97].

 

Дисциплинарная ответственность в сфере недропользования предполагает совершение дисциплинарного проступка в области отношений по недропользованию. Дисциплинарным проступком в данном случае может быть признано неисполнение или ненадлежащее исполнение работниками (рабочими или служащими) своих трудовых обязанностей, связанных с обеспечением рационального и комплексного использования недр, а также их охраны. Законом РК «О труде в Республике Казахстан» от 10 декабря 1999 г. установлены следующие виды дисциплинарных взысканий: замечание; выговор; строгий выговор; расторжение индивидуального трудового договора (увольнение). Согласно ст. 95 указанного закона при применении дисциплинарного проступка работодатель обязан учитывать тяжесть совершенного проступка, обстоятельства его совершения, предшествующее поведение работника, отношение к труду, а также соответствие дисциплинарного взыскания тяжести совершенного проступка [151]. В целом, дисциплинарная ответственность может применяться, как на государственных предприятиях, так и на негосударственных (в том числе и на предприятиях с иностранным участием), в соответствии с заключенным трудовым договором либо контрактом, как в отношении должностных лиц (руководителей), так и в отношении иных категорий работников (рабочих и служащих).

 

В настоящее время к числу видов юридической ответственности в сфере недропользования, получивших наибольшую регламентацию в действующем законодательстве, относится административная ответственность. По мнению Н.А. Тепловой административная ответственность наступает за совершение административного правонарушения, то есть противоправного, виновного (умышленного или неосторожного) деяния (действия или бездействия), посягающее на государственный, общественный строй, на собственность, на жизнь и здоровье граждан [153, с. 92]. Л.Р. Насырова полагает, что административная ответственность в области природопользования призвана пресечь действия, наносящие вред природе при их возникновении, то есть на той стадии, когда неправомерная деятельность не переросла в уголовно наказуемое деяние и не принесла обществу (природе) ущерба, предполагающего более жесткие меры реагирования [138, с. 102-103].

 

В Кодексе РК об административных правонарушениях от 30 января 2001 г. (ст.ст. 259-275; ст. 266 исключена) закреплены шестнадцать составов административных правонарушений в области использования и охраны недр. В частности, проведение работ по геологическому изучению недр без заключения контракта; нарушение права геологического изучения недр; нарушение правил размещения отходов производства и потребления, сброса сточных вод; нарушение правил при разработке проектов организаций по добыче и переработке минерального сырья; необеспечение правил охраны недр при строительстве и вводе в эксплуатацию организаций по добыче и переработке минерального сырья; нарушение экологических норм и правил при использовании недр и переработке минерального сырья; и др. [154].

 

При характеристике административной ответственности А.Б. Агапов выделяет следующие ее особенности: 1) административная ответственность налагается за правонарушения, не представляющие высокой степени общественной опасности; 2) ответственность по административному праву всегда представляет собой следствие противоправного действия (бездействия) юридического или физического лица; 3) административная ответственность по преимуществу наступает вследствие правонарушений в сфере общегосударственных, а не частно-правовых интересов [155, с. 10]. На наш взгляд, к числу особенностей административно-правовой ответственности также можно отнести то, что она носит оперативный характер; применяется различными уполномоченными на то государственными органами (их должностными лицами); наступает в соответствии с нормами административного законодательства и носит превентивный характер (т.е. предупреждает совершение более опасного деяния - преступления).

 

Наконец, особым способом обеспечения надлежащего использования недр национальными и иностранными инвесторами, является уголовная ответственность. Традиционно, уголовная ответственность всегда ассоциируется с государственным принуждением и воспринимается как самая суровая (по отношению к правонарушителю) мера воздействия. Наряду с этим, как считает Г.Г. Криволапов, уголовная ответственность характеризуется определенными лишениями, которые виновный обязан претерпеть (лишение определенных благ - объективное свойство ответственности, реакция государства на вред, причиненный преступником) [156, с. 289].

 

Уголовный Кодекс РК от 16 июля 1997 г. содержит два специальных состава, посвященных нарушениям в области охраны и использования недр: ст. 245 (нарушение правил безопасности при ведении горных или строительных работ) и ст. 286 (нарушение правил охраны и использования недр). Среди преступлений, которые напрямую не связаны с нарушением правил охраны и использования недр, но имеют к ним определенное отношение, можно назвать еще три: нарушение экологических требований к хозяйственной и иной деятельности (ст. 277 УК РК); загрязнение морской среды (ст. 283 УК РК) и нарушение законодательства о континентальном шельфе РК и об исключительной экономической зоне РК (ст. 284 УК РК) [157].

 

Говоря об уголовной ответственности в сфере недропользования нужно иметь в виду, что ее субъектами могут быть не только национальные инвесторы, но и иностранные инвесторы. В этой связи представляет интерес утверждение цивилиста А.М. Винавера о том, что если данное деяние не запрещено в уголовном порядке, это еще не означает, что оно вообще правомерно: в силу тех или других оснований оно может оказаться в группе деяний все же воспрещенных, но воспрещенных в порядке частно-правовом [158, с. 79]. Поэтому считаем неприемлемым высказанное И. Гальпериным предложение о замене мер уголовноправовой ответственности на меры гражданско-правовой ответственности за совершение преступлений в области частного предпринимательства [159, с. 3-4], нельзя искусственно расширять один правовой институт (гражданско-правовую ответственность) за счет включения в него норм другого правового института (уголовно-правовой ответственности), тем более, что только возмещение причиненного материального ущерба нельзя признать эффективным средством борьбы с незаконным и нечестным предпринимательством. Конечно, справедливо высказывание Е.В. Горячевой о том, что положения законодательства о повышенной ответственности предпринимателей оказывают определенное превентивное воздействие на предпринимателей [160, с. 17], но не следует такое воздействие переоценивать.

 

Заканчивая рассмотрение данного вопроса, хотелось бы подчеркнуть, что существуют различные подходы к классификации видов юридической ответственности. К числу наиболее развернутых можно отнести следующую классификацию, которую предложил О.Э. Лейст: по основным целям применения - наказательная (карательная) и компенсационная (штрафная) ответственность; по видам правонарушений и по характеру применяемых санкций - уголовная, административная, дисциплинарная и имущественная (материальная) ответственность; по порядку применения санкций - судебная и административная ответственность; по субъекту правонарушения - персональная ответственность и коллективная ответственность субъектов права; по характеру нарушения правопорядка, влекущего применение и реализацию санкции, - ответственность за вину и ответственность без вины; по способу возникновения и осуществления ответственности - ответственность, возникающая непосредственно из закона вследствие факта правонарушения, и ответственность, возникающая на основе закона в процессе расследования государственными органами дел о правонарушениях и применения ими санкций к правонарушителю [137, с. 126]. Существуют и такие подходы, согласно которым, как полагает Н.В. Щукина, наряду с отраслевыми видами юридической ответственности можно выделить собирательные виды ответственности и виды юридической ответственности межотраслевого характера [150, с. 167-168]. Не углубляясь в подробности, отметим, что среди видов юридической ответственности можно выявить главные (основные) и второстепенные (дополнительные). Главным следует признать деление на отраслевые и специализированные виды ответственности, а дополнительным - деление на индивидуальную (персональную) ответственность и коллективную ответственность; ответственность за вину и ответственность без вины; и т.п.

 

С учетом вышеизложенного можно сделать следующие выводы. Во-первых, в рамках инвестиционного права как комплексной отрасли права складываются определенные правовые институты, в том числе и институт юридической ответственности. Во-вторых, гражданско-правовая, административно-правовая или уголовно-правовая ответственность остаются институтами своих соответствующих отраслей права, а в сфере инвестиционного права эти виды ответственности объединяются в единый институт комплексной отрасли права - инвестиционного права. В-третьих, так как инвестиционное право относится к числу «молодых» отраслей права, не получивших еще надлежащего теоретического обоснования и находящихся на ранней стадии развития, считаем важным и значимым изучение юридической ответственности за нарушение инвестиционного законодательства как особого института инвестиционного права.

 

Итак, на сегодня остается еще немало проблем, требующих последующего изучения и углубленного исследования, разрешение которых будет способствовать развитию теории инвестиционного права в частности, и общей теории права в целом.