Начался послеоперационный уход. Мне сказали, что не надо мешать и два дня не приходить, в моей помощи они не нуждались. После этого, по истечении двух недель Галыму опять стало плохо, задыхался. Сделали повторную операцию, но опухоль снова выросла. На третьей операции гортань не закрывали, оставили место операции открытым, на этот раз убедились окончательно, что эти меры не помогут.

 

Был консилиум, оставалось облучить атомной пушкой, нам все объяснили, что другого лечения не будет. Все расспросили, есть ли у нас дети, ибо не придется нам их иметь, или они будут ненормальными. К этому времени у нас было трое детей. Мы дали согласие на облучение.

 

Процедуры были очень серьезными, реакция организма была тяжелой, он заболел лучевой болезнью. В местах облучения и рядом выпадали (прогнили) мышцы шеи, хрящи гортани превратились в тряпку. Правда, теперь опухолям негде было быть. После облучения место, где оперировали, зашивали, но через 4-5 дней кожа становилась гнилой, ее удаляли, зачищали.

 

Несмотря на более или менее нормальное дыхание через трубочку, поставленную в бронхи, питание через зонд, поставленный в желудок, состояние Галыма все ухудшалось. Место операции не заживало совсем, превращаясь в незаживающие раны. Лечащим врачам приходилось прибегать ко всяким доступным методам, изыскивать препараты, лекарства, какие были известны тогда в стране, во всяком случае, в Кремлевской больнице. Все попытки были безрезультатными.

 

Из Караганды я приехала на предстоящую очередную операцию Галыма. И здесь в одной из московских газет прочитала статью о том, что академик Зелинский изобрел мазь-лекарство от незаживающих ран, как-то сибирская язва и другие. Название этой мази «Цигарол». Я, конечно, пустилась в поиски. Но не знала, как найти академика, потом по следам этой же статьи нашла координаты места его работы.

 

Оказалось, оно совсем близко. Это одно из старых корпусов Московского государственного университета на улице Мойка, 11, близко от гостиницы «Москва», где я останавливалась, что почти рядом с выставкой живописи. Кстати, в это время уже заканчивалось строительство нового здания МГУ.

 

Рукой подать, прихожу, официально представилась, что я депутат Верховного Совета СССР из Казахстана. Людмиле Сергеевне, доктору наук, ученице академика Зелинского, как она мне сама представилась, я изложила цель своего прихода к ним. Оказывается, статью в газете написала она (фамилию запамятовала). Разговорившись, спросила, могу я видеть академика. Оказывается, Зелинского, к сожалению, не было уже на свете, скончался недавно.

 

Моему огорчению не было предела. И она сказала: «Вы сидите в его освободившемся кресле». Я почти испугалась. Тогда Людмила Сергеевна достала со своего стола какую-то пробирку с мазью и рассказала историю изобретения. Они работали совместно с академиком Зелинским, она себя назвала его ученицей. Людмила Сергеевна оказалась человеком простым и общительным, сразу меня поняла и посочувствовала, но сказала, что мазь еще проходит клинические испытания, поэтому в производство пока не скоро поступит, но дала мне на пробу немного мази со своего резерва. Я, поблагодарив Людмилу Сергеевну, сразу пришла в больницу, с радостью доложила лечащему врачу.

 

Впоследствии мы убедились, что и Цигарол больному не помог в заживлении его ран, оставалось делать Галыму только пластические поэтапные операции. Для этого с левой стороны ребер операцией снимали кожу размером 6x12 (квадратных сантиметров) для закрытия шеи впоследствии. Это делалось постепенно, шаг за шагом, то есть для того, чтобы кожа с бока могла прижиться на шее, надо было делать шаговые операции, их было шесть и седьмая — закрытие шеи.

 

Все прижилось, шея закрылась новой кожей, только при этом оставили отверстие под стальную трубочку для дыхания. У Галыма было такое состояние, что ему невозможно принять пищу через рот, поставили зонд в желудок. Мне сказали, что больному нужно усиленное, калорийное питание, вдобавок к больничному. Я больше половины дня ходила, ездила по городу, доставала продукты, где курицу, мясо, яйца, сметану, сливки, где высокомарочные сухие вина.

 

Кстати, в пятидесятые годы и Москва была не богата продуктами в магазинах, везде были очереди, надо было выстаивать, потом из этих продуктов где-то готовить. В Москву из Караганды раньше переехала моя приятельница Смородинова Ася Александровна, с которой вместе работали в Карагандагипрошахте. Ася предложила свои услуги, готовить у нее на квартире пищу для Галыма.

 

Так я и сделала, варила бульон из говяжьего мяса, курицы, потом дважды пропускала это мясо через мясорубку и вместе с бульоном через зонд питала больного. Когда я уезжала домой, частенько мои друзья приходили на помощь, посещали его вместо меня, помогали кто чем, например, Заковряшины из своего дома в больницу передали подушку, получше одеяло. Это было, когда его временно перевели в городскую больницу № 52 на пятом Октябрьском поле.

 

Врачи-диетологи специально назначили вдобавок давать больному и высокомарочные сухие вина, считалось, что это полезно его желудку. Мне поэтому приходилось знакомиться с директорами лучших ресторанов Москвы, как «Армения», «Грузия» (на Калининском проспекте) и директорами некоторых винных магазинов. У них по их совету я покупала самые лучшие вина, как «Цинандали», «Хванч-Кара» и другие. В больницу каждый раз приносила 7 помногу бутылок, эти вина там держали даже впрок, т.е. на время моего отсутствия, до следующего приезда.