Абдугали за шестьдесят, он крепко сложен, несколько полноват в поясе, но отнюдь не толст: у него широкое массивное лицо, темное от загара, узко прорезанные карие глаза и патриархальная бородка.

Акын несколько раз погладил струны домбры, пока в уме его рождались строчки (что было видно по сосредоточенному выражению лица), потом взял ноту слегка придушенно и в нос. Целую строфу он пел на этой ноте — это скорее походило на речитатив — и лишь к концу взял на две терции выше. Так как мы, разумеется, не понимали казахский текст, товарищ Кузембаев переводил. Задача у него была не легче, чем у тех, кто записывал песни Джамбула. При этом товарищ Кузембаев должен был еще и делать перевод с казахского на русский. Как ухитрялся он справляться со всем этим: в одно мгновение переводить и сохранять при этом непосредственность и свежесть импровизации, рожденной при особом душевном подъеме, и своеобразный ритм и рифму, да еще богатые поэтические образы и сравнения, которыми так изобилует народное творчество Азии?!...

 

Абдугали Сарыев вел свой речитатив под звуки домбры, иногда прерываясь, чтобы подкрепиться чашкою кумыса. О чем он пел? Прежде всего приветствовал гостей и попросил разрешение спеть. Потом высказал сожаление, что лично не знаком с народом Чехословакии, но тут же выразил радость, что теперь через посредничество гостей может его приветствовать. Это было вступление.

 

Певец продолжал. Теперь речитатив его был, по существу, краткой историей казахского народа, почерпнутой из опыта собственной жизни. Он пел о прежней доле казахов. О том, как были они раньше только кочевниками, которых вместе с их стадами постоянно гнал с места на место голод. У бая были стада, наложницы, красивые юрты, была вода и поле, верблюды и лошади. У бедняка не было ничего, кроме рваной рубахи да дырявой юрты. С утра до ночи гнул он спину на бая. Пас и доил ему скот, стриг овец, тянул воду из колодцев двадцатиметровой глубины, чтобы напоить стада. За это бай милостиво разрешал ему воспользоваться своим верблюдом при перевозке юрты на новое кочевье, давал немного кумысу или простокваши, а в конце года — трех баранов и несколько монет. А каково было молодому казаху обзаводиться семьей? Где было взять ему средств на калым (выкуп за невесту, уплачиваемый ее родителям), на новую юрту,— а без нее с семьей что за жизнь?!