Степное знание. Заключение.
Начиная разговор о казахской философии, мы понимали, что в первую очередь надо выяснить ее методологические предпосылки, а с помощью них и те основополагающие интенции, из которых можно было бы “вытащить” казахскую философскую мысль, как культурноцивилизационную ценность.
Данная установка проистекала из того, что перед Казахстаном стоит насущная потребность в смене парадигм мышления. Ибо в лоне марксизма — учения, созданного в XIX веке и скорректириванного ленинизмом-сталинизмом под тоталитарно-метафизический дискурс, невозможно было говорить о национальной философии, поскольку она в корне уводила от решения национального вопроса и даже от правильной ее постановки.
Что касается советской этнологической школы, она создала только терминологическую казуистику, но, за исключением теории Л.Н.Гумилева, была далека от понимания истинной природы этноса.
В свою очередь недостатком гумилевской этнологии было то, что он слишком абсолютизировал биологическо-космический фактор, воспринимая этносы как живые организмы и упуская их взаимодействие с ноосферой, особенно важное в формировании ментальной направленности этноса.
Обратившись к опыту западной этнологической школы, мы уяснили себе, что в теории этноса и нации современные этнологи отказались от абсолютизации этих понятий, что для них этничность не тотализующий, а индивидуальный фактор.
В целом, из анализа построений западных этнологов стало ясно, что ныне гораздо важнее культурно-цивилизационная идентичность, чем этническая.
Разбирая концепцию американского политолога С.Хантингтона о столкновении культур, мы, порадовавшись тому, что в связи с Турцией и тюркскими постсоветскими Государствами в Центральной Азии, он утверждает о существовании тюркской цивилизаций, как особой целостности, обратили внимание также и на то, что исходя из доминирования в мире западной цивилизации, нам в спешном порядке нужно заняться доктриной казахского мифа и философией казахской истории.
Анализ мировой философии мифа и традиции позволил нам сформулировать концепцию казахской философии как диалога с традицией в виде отрешенного созерцания парадигм национальной культуры и аналитического прояснения ее истоков.
Разбор казахской интеллектуальной традиции, обозначен-ной нами как Степное Знание, показал, что шаманизм в своей основе — реликт арийской примордиальной традиции, сохранивший в трансформированном виде ритуальную атрибутику и мифологические представления того далекого времени, как это видно, например, в мифе о Коркуте, где нам удалось обнаружить два пласта: архаичный и средневековый, свидетельствующие, что под синкретической оболочкой Степного Знания скрываются легко вычленяемые ментальные синтезы.
Для выявления последних нам пришлось заняться философией казахской истории, в результате чего выяснилось, что казахи как народ сложились в итоге трех глобальных этногенезов: иранского, тюркского и монгольского. Причем самым первым из них был иранский, или индоарийский этногенез, положивший начало примордиальной традиции, где ритуал древнее бога, а жрец или шаман как олицетворение космического порядка есть главная фигура ритуала, легитимное живое божество.
Поэтому казахская философия — это шаманоцентристская трансмедитационная культура, открытая к диалогу с миром.
Что касается шаманизма — это реликт изначальной ритуально-магической экстатической традиции, где в качестве означающих были и митраизм, и зороастризм, и манихейство, и бон, и “черная вера” монголов, и тюркское тенгрианство, являющееся позднейшей модификацией митраизма в эпоху Средневековья.
Вообще, шаманизм — это означаемое, не меняющееся от смены означающих. Это тот случай, когда означаемое само себя означает, коллапс теории и торжество практики, вернее, всепобеждающего ритуала. И вместе с тем, если мы называем шаманизм Степным Знанием — это оттого, что оно еще во II тысячелетии до н.э. развивает метафизические стратегии связи предельного и запредельного миров, появляющиеся, к примеру, на Западе только с эпохи Платона.
Если говорить в целом, шаманизм — это гнозис, в основе которого лежит агностицизм, переходящий, например, в поэзии сал и серэ в свою буффонадную форму, поставив превыше всего культ игры и искусства.
Данное явление можно объяснить исходя из теории карнавала Бахтина, где карнавал представлен как пародия на высокую традицию, осваивающую ее в травестийном народно-смеховом варианте. Так и в нашем случае, культ салов и серэ есть пародия на культ жрецов и шаманов древности.
Точно также и фольклор в целом — это миф, потерявший ритуальное значение и превращающийся со временем в искусство, чистую форму, культивирующую интеллектуализм иного порядка, чем мифоритуальный.
Таким образом, казахская интеллектуальная традиция или Степное Знание — это примордиальная ритуально-магическая традиция, развивавшаяся в диалоге с манихейством, христианством, буддизмом, исламом. Особенность этой традиции -в преобладании должного над сущим, закона и ритуала -над хаосом и разбродом, “культуры-цивилизации” — над ее философским осмыслением, номадического агностицизма — над религиозным мракобесием. В качестве недостатка можно сказать о вечной неосуществленности ее прекраснодушных интенций, об ее метафизичности и идеализме, о ее обреченности на этничность и этнофетишизм.
Данную концепцию нельзя путать с евразийством, поскольку последняя, подменяя понятие Центральной Азии, ограничивает ее только тюрко-славянскими контактами и вектором православия в ущерб интереснейшим ментальным синтезам, происходившим на этой территории.
Что касается современного развития Казахстана, оно нуждается в конвергенции гуманитарного и этнического дискурсов, в преобладании философии над религией и в непосредственном обращении к опыту Запада и Востока, минуя посредничество России.