ГЛАВА 23. МАГИСТРАЛЬ
Дорога в тысячу шагов начинается с первого шага, — гласит китайская мудрость. Мудрость повелевает выбрать для первого серьезного шага в Евразийском цикле дело, равно значимое для Евразии и остального мира. Если уж стремиться к резонансу с планетарной цивилизацией, то с самого начала.
Таким делом могло бы стать развитие Трансконтинентальной магистрали, вернее, евразийского транспортного коридора — нового «шелкового пути», служащего 14 странам Азии, Евразии и Европы с 1 декабря 1992 года. Его возрождения потребовала сама жизнь. Без него словно Восток не Восток, Запад не Запад — они становились Востоком и Западом только в одной связке, дополняя друг друга и оппонируя друг другу. Когда связь оборвалась, когда в период новой и новейшей истории караванные тропы обезлюдели, Центральная Азия, исстари считавшаяся перекрестком путей между Востоком и Западом, что-то потеряла.
К счастью, не безвозвратно. «Шелковый путь» в виде железнодорожного полотна восстановлен. Часть его лежит на территории Казахстана, которому самой природой и историей уготована роль центрального участка евразийского транспортного коридора. Часть находится на земле Китая, часть — России, Белоруссии, Польши, Германии. Магистраль протяженностью в 10 900 километров берет начало в восточно-китайском городе Ляньюньган и заканчивается в голландском Роттердаме. Это самый короткий и наиболее экономичный транспортный коридор между Азией и Европой. Первый международный контейнерный поезд «Восток 1080», загружен 50 стандартными контейнерами, отправился от Ляньюньгана в Санкт-Петербург, тогда еще Ленинград через Алма-Ату и Москву.
Возрождение «шелкового пути» предоставило уникальные возможности для ускорения развития огромных территорий — индустриального, бытового и культурно-цивилизационного. Приход железной дороги всегда давал толчок к освоению новых достижений прогресса, обещал серьезный технологический взлет. Магистраль могла бы принести с собой радикальные изменения, дать жизнь новым городам, культурным центрам на огромных малолюдных пространствах Евразии, тогда как сегодня это практически неосуществимое дело. И это было бы выгодно всем.
Да, магистраль сулила немалую выгоду, прежде всего за счет снижения затрат на грузовые перевозки. Эффективность проекта обосновывалась следующими данными. Если сухогрузные контейнеры на морских судах перевозятся из Европы в тихоокеанский регион за 25 дней, и это в лучшем случае, то доставка по межконтинентальной железной дороге займет всего 12 дней. Морским путем перевозят 6 миллионов контейнеров в год. Если железнодорожным путем провозить всего миллион контейнеров, то доходы от таких перевозок существенно превысят доходы от всего нефтяного экспорта Казахстана и России, а грузоотправителям транзитный коридор Азия-Европа позволит экономить на каждом контейнере до 600 долларов.
Что ж, оптимистичные прогнозы во многом оправдались. По китайским данным, расходы на наземные перевозки по сравнению с морскими перевозками сокращаются примерно на 20-25 процентов. Сокращается и срок доставки — примерно на один месяц. До объема перевозок в миллион контейнеров в год пока еще далековато, но потенциал развития магистрали, как полагают главные идеологи проекта, китайцы, огромен в силу стремительного прогресса современной науки и техники, модернизации поездов, роста их скоростных возможностей и, в особенности, внедрения магнитопоездов, скорость которых превышает 500 километров в час.
Новый железнодорожный мост, непосредственно служа 14 странам, включил в свою орбиту вдвое больше государств и регионов Азии и Европы. Их сейчас более 30, их общая площадь составляет 50,71 миллионов квадратных километров, здесь проживает семь десятых населения всего земного шара. Эта огромная масса людей благодаря трансконтинентальному коридору все глубже втягивается в процессы региональной и глобальной экономической интеграции, что способствует удивительно быстрому развитию международной торговли. Идеология проекта рассматривает регионы, находящиеся в сфере влияния трансконтинентального моста, как огромнейший рынок с многочисленным населением и богатыми ресурсами, идеальное место для экспорта капитала, техники и управленческого опыта. Экспортеры — это, разумеется, высокоразвитые Япония и страны Западной Европы. Центральная и Средняя Азия, Восточная Европа — это, разумеется импортеры, нуждающиеся в привлечении международного капитала, техники и управленческих ресурсов, для ускорения экономического развития.
Итак, с двух концов моста — высокоразвитые регионы, видящие в нем средство для расширения зон влияния и торговли: «азиатские тигры» все более нуждается в освоении европейского рынка, а Евросоюз в поисках простора для развития ищет на Востоке подходящие базы для капиталовложений. Тенденции двустороннего сближения азиатско-тихоокеанской и европейской сторон налицо. Поэтому укрепление трансконтинентального моста, какие бы гуманитарные цели ему не приписывали, служит в первую очередь экономике и торговле, интенсификации различного рода обменов между прилегающими государствами двух континентов. Что бы ни говорили, строится именно межконтинентальный торгово-экономический коридор, имеющий важное значение для формирования и установления новых взаимоотношений в мировой экономике.
Что же мы видим спустя без малого 20 лет после пуска магистрали? Торжество старых, тысячекратного дискредитировавших себя принципов «рынок как всегда» и «прибыль как всегда», но в новой заманчивой упаковке, блестящей упаковке глобализма. Ни о каком приоритете культурного, технологического развития, заселения, преображения территорий «прилегающих государств» (чего стоит одно это обозначение!) речи больше нет. Стратегические цивилизационные функции проекта быстро отошли на третий план. Иного, наверное, при сохранении нынешнего статуса Евразии нельзя и ожидать. Историки и идеологи агрессивноевропейской ориентации всегда хотели доказать отсталость кочевых тюркско-монгольских этносов и их враждебность по отношению к европейцам. Для них Евразия — это угроза Западу, хаотичный, антагонистический мир, который не может развиваться в единстве... Этот взгляд проистекает из порочной двухполюсной схемы планетарной истории, из деления на «запад» и «восток», которая воспроизводится до сих пор, например, при описании трансконтинентальной магистрали. Однако ни Казахстан, ни Россия не могут быть однозначно причислены ни к западным, ни к восточным странам. С нашей точки зрения, это страны Евразиии. Для идеологов атлантизма и глобализма, рассматривающих магистраль через призму собственных торгово-экономических интересов — «страны коридора». Или просто «страны-коридоры». Уже не только и не просто «сырьевые придатки», а еще и «коридоры».
Глобализация — реальность современного мира, требующая самого серьезного отношения. Да, пока на политическую независимость нашего «коридора» никто не покушается. Но экономическая и культурная независимость под угрозой, ибо глобализм ненасытен. Он, как говорит академик Национальной академии наук Казахстана Ж. Абильдин, может растоптать и поглотить всех, лишить национальной самобытности [52].
Евразийское объединение, считает академик Ж. Абильдин, при его внешней открытости, прежде всего экономической, будет защищать нас на важнейшем для народа и страны направлении — культурном, позволит сохранить свою культурную идентичность, свою историю. Тогда мировой глобализм нам не страшен, тогда мы войдем в него подобно человеку, имеющему душу. «Культура - это есть душа, и потеряв культуру, становишься роботом. То есть, нам нужна не та цивилизация, где везде царствует электроника, а та, где машины служат человеку. Только так мы сохраним свою многотысячелетнюю душу. Здесь нам поможет интеграция с Россией и другими государствами. И вот тогда, не теряя своей политической независимости, не претендуя на политическую интеграцию, оставаясь самостоятельным суверенным государством и объединяясь с другими странами, мы встретим удар мировой глобализации нормально, как люди» [52].
Интеграция — магистральный путь Евразии. Построив эту магистраль, можно безбоязненно включаться — и не по отдельности, а всем сообществом - в проект железнодорожной магистрали... Обсуждать варианты и нюансы процесса интеграции мы здесь не будем, эта тема освещалась в литературе под разными углами зрения и на разных уровнях. Нас интересует расстановка сил, исходные позиции в начале выполнения пятивековой программы Евразийского цикла.
При таком подходе евразийство интерпретируется как модель прагматического равноправного сотрудничества народов Евразии с учетом взаимных интересов. Но евразийство многолико — ведь оно, в определении философа А.С. Понарина, только «метафора какого-то большого явления, которое дает о себе знать». И эта метафора многозначна, за ней стоит единство борющихся противоположностей, двух способов жизни, двух типов отношения к миру. Экологический императив Запада когда-то был абсолютно чужд и непонятен Востоку с его спокойным приятием природы. Но индустриальный сырьедобывающий Восток — другой Восток. Именно в Казахстане, а не где-то на Западе принимается уникальный Экологический кодекс, именно в Казахстане экологии уделяется особое внимание как ведущей стороне треугольника устойчивого развития.
Значит, в последнее время появились дополнительные возможности для конструктивного синтеза противоположностей, который происходил на всем протяжении человеческой истории. Преобразование мира всегда сочеталось с совершенствованием человека, одно без другого невозможно (поэтому-то, например, алхимик, творя философский камень, одновременно творил в себе адепта высокой ступени посвящения). Конструктивный синтез в славянско-тюркских отношениях происходил при столкновении оседлости и кочевничества, бесконечности и завершенности, прямой и круга, Русского Дела й Казахского Дела. Большую роль, конечно, играла комплиментарность этносов, которая в русской культуре обычно заменяется соборностью, не связанной с энергетическими ритмами. Эффект соборности возникает при внутренней близости, в данном случае, близости юрков и славян, и когда он возникает, снимаются как изоляционистские, так и имперские мотивы и устремления.
Как раз на этой основе и может быть выдвинута идея организаций, должной направлять конструктивный синтез, — Евразийского Союза государств. Понятно, она была озвучена как политическая инициатива, призванная возродить экономическую интеграцию исторически взаимосвязанных стран (и по этой причине понравилась далеко не всем в Казахстане и в России), но в глубине идеи, несмотря на прагматическую оболочку, таилось нечто гораздо более мощное, древнее и волнующее душу. Вот как написал об этом русский поэт Велимир Хлебников.
Страна, где все люди Адамы,
Корни наружу небесного рая!
Где деньги — «пуль»,
И в горном ущелье
Над водопадом гремучим
В белом белье ходят ханы
Тянуть лососей
Частою сеткой на ручке.
И все на ша: шах, шай, шире.
Где молчаливому месяцу
Дано самое звонкое имя Ай,
В этой стране я!
(Труба Гуль-муллы)
Хлебникова называют «поэтом-евразийцем». Он евразиец не по идеологическим убеждениям, не по экономическому интересу, не по политическим мотивам, а по складу души. Людей особого, евразийского склада немало в России и в Казахстане. Они живут в двух культурах, в двух мирах. Это непросто, и Чокан Валиханов не нашел рецепта, как безболезненно существовать в таком режиме. Сейчас это возможно. Современные информационные технологии, современные коммуникации, современный транспорт это позволяют...
Русские друзья в откровенных беседах признавались, что Запад у них — для «рацио». На него ориентируются, ему подражает в организационных делах, его берут за образец комфорта и повседневных удобств, у него заимствуют, как откровенно заимствовал Петр Первый — капиталы, промышленность, ремесла, науку, технологии, специалистов, бытовую культуру. Но Петр, одев русскую армию в европейские мундиры, вооружив на европейский манер, поставив во главе европейских командиров и прорубив окно а Европу, в конце концов «повернулся к ней задницей» (так в «Записках» Остермана)... Повернуться спиной к Востоку Россия не может. Восток для русских евразийцев — не только органическая часть их страны, но прибежище душ.
Как говорили мне русские друзья, на Востоке они переходят на язык, отличный от того, на котором общались в Европе и уж тем более от того, который использовали для общения с Западом. Для степи у русских свой особый язык. Представление о нем дает чудесная повесть А.П. Чехова «Степь». Ее героям (и самому писателю) степь видится как Широкая бескрайняя равнина под бездонно глубоким куполом безграничного неба. Глаз охватывает разом все стороны света, зовущие постичь их душою... Вообще, восприятие степи русскими посвящено много прекрасных страниц русской литературы. Именно здесь, в степи, приходило органичное для русского Логоса понимание бесконечности мира. Здесь постигалась вечная мистерия для и ночи, света и тьмы, рождения и смерти, бытия и небытия. Здесь, в степи русские забывали европейские мотивы и становились евразийцами, органично впаянными в пространство и время.
Степной мир, говорящий на языке солнца, неба, ветра, травы, то есть на естественном языке Творца рождал, воспитывал и воспроизводил определенный тип человека - казахского кочевника-номада или русского казака. Этого последнего русский историк В.О. Ключевский называл «историческим продуктом степи", не приписанным Ни к какому обществу «вольным удальцом», стражем границ, историческим преемником древних киевских богатырей, стоявших в степи «на заставах богатырских», чтобы постеречь землю русскую...
Так удивительно ли, что для народов, несущих евразийские гены, идея интеграции ясна и понятна? Однако от идеи до ее воплощения, особенно у живущих под властью русского Логоса, — дистанция немалого размера. Что ж, мир видел много стран, которые были не способны разработать стратегию своего развития. Еще больше примеров, когда государства не могли реализовать своих планов. Казахстан не хочет оказаться в их числе поэтому делает первый практический, конструктивна шаг: берет на себя роль лидера евразийского объединения и, в целом, начинающегося Евразийского цикла.