ГЛАВНЫЙ ДЕВИЗ: ОБЪЕКТИВНОСТЬ.
О ПРОБЛЕМАХ ИСТОРИИ КАЗАХСТАНА XIX — НАЧАЛА XX ВВ.
Характерной чертой современной духовной жизни нашего общества является своеобразный взрыв интереса к отечественной истории вообще, к ее слабоосвещенным, спорным проблемам в частности. На наш взгляд, и в истории Казахстана XIX —начала XX вв. еще немало невыясненных, порою неверно трактуемых вопросов. Цель настоящей статьи —глубже проникнуть в сущность событий той эпохи, обогатить знания широкой общественности о них.
Подлинными ускорителями общественного прогресса являются социальные революции, которые К. Маркс называл «локомотивом истории». В. И. Ленин неоднократно подчеркивал наличие «революционных элементов в крестьянстве, игнорировать которые нельзя, не нарушая основных заветов марксизма и не совершая громадной политической ошибки». Марксистско-ленинское учение вскрыло также характерные для классовой борьбы крестьянства недостатки: стихийность, локальность, раздробленность, слабую организованность, отсутствие четкой политической программы, разработанной тактики борьбы.
Необходимость серьезной разработки данной проблемы применительно к истории дореволюционного Казахстана помимо других обстоятельств вызвана неверной субъективной трактовкой характера классовой борьбы казахских шаруа в дореволюционной дворянско-буржуазной историографии, оценивавшей их выступления как «бунты», «мятежи», а их действующих лиц называвших «шайкой», «хищниками», «грабителями». К этой оценке примыкают и суждения некоторых буржуазных советологов, приписывающих освободительной борьбе трудящихся масс Казахстана «антирусский характер». Здесь сказывалась недооценка классовой борьбы казахского крестьянства, главным образом враждебное, пренебрежительное отношение к ней.
В советской исторической литературе освободительная борьба казахского крестьянства после присоединения обширного края к многонациональной России рассматривалась как одно из звеньев революционного движения в империи. С учетом научно-теоретического значения проблемы увидели свет ряд серьезных работ по истории классовой борьбы как в центральных районах, так и на национальных окраинах бывшей царской России. Весомый вклад в исследование проблемы внесли в свое время известные историки М. П. Вяткин, В. Ф. Шахматов, А. Якунин, А. Ф. Рязанов,, Е. Бекмаханов, С. Я. Толыбеков. В последующие годы вопросы истории освободительного движения крестьян нашли отражение в публикациях Таукелева А. Н.„ Зиманова С. 3., Турсуновой М. С., Кенжалиева К. К., Шоинбаева Т. Ж., автора этих строк.
Было бы однако ошибочным считать, что глубоко и до конца изучены все основные аспекты, решены и исчерпаны все проблемы классовой борьбы казахов-ското-водов, особенно в период завершения присоединения Казахстана к России. Исследование этой сложной проблемы в некоторой степени даже приостановилось из-за боязни ученых, после травли известного ученого Е. Б. Бекмаханова, как бы не сказать чего лишнего, в противовес имевшим хождение установившимся догматическим взглядам. Исследователи навязывали характеру выступлений казахского крестьянства заранее намеченные схемы, в то время плюрализм мнений не допускался, а конкретные национально-освободительные движения оценивались однозначно, либо как реакционно-монархическое, либо как революционное. Даже в последние годы осмысление фактов из истории национально-освободительного движения заметно отстает от процесса их накопления. Иначе, чем же объяснить отсутствие документальных сборников по истории классовой борьбы крестьян в XIX веке? Издание Институтом истории, археологии и этнографии совместно с Главным архивным управлением Казахской ССР малодоступных материалов, в частности на других языках (преимущественно, написанных арабским шрифтом), как говорится, еще не делает погоды. Нужно, в частности, скрупулезное изучение материалов тогдашней периодической печати, откликавшихся на классовые выступления казахских крестьян.
Тот факт, что о характере, особенностях классовой борьбы казахского крестьянства до сих пор среди ученых бытуют различные, а по отдельным проблемам и диаметрально противоположные суждения, в некоторой степени можно объяснить и отсутствием изданных достаточными тиражами документальных материалов, дающих знания учителям средних школ, вузовским педагогам, да и всем тем, кто живо интересуется нынче историей национально-освободительного движения, особенно по первой половине XIX века. В самом деле, за последние 30 лет в республике не издано ни одного монографического исследования по проблеме борьбы казахского крестьянства до реформы 1867—1868 годов. Эти и другие моменты не могли не отразиться на уровне освещения отдельных этапов социальной борьбы в казахском ауле, предопределили распространение односторонней трактовки многих явлений и событий, упрощение исторического прошлого, замалчивание ряда событий и личностей.
Практически полное прекращение научных дискуссий по вопросам истории досоветского Казахстана, подобно той, которая прошла в Ташкенте в 50-х годах, затрудняет постановку проблемных вопросов, конкретизацию позиции и теоретических установок. «Поиск истины,— отметил М. С. Горбачев, — должен идти через сопоставление точек зрения, дискуссии и обсуждения, ломку прежних стереотипов».
В выявлении спорных моментов национально-освободительного движения в Казахстане и Средней Азии заметную роль сыграло региональное совещание историков в Ташкенте в декабре 1987 г. Хотя дискуссия была в основном посвящена переосмыслению характера и движущих сил Андижанского восстания 1898 г., в ней для широкого обмена мнениями был выдвинут и ряд вопросов, касающихся классовой борьбы казахского крестьянства 30—70-х годов XIX в.
Полемика, развернувшаяся на страницах журнала «Общественные науки в Узбекистане», явилась весьма полезной и для исследователей соседних республик, разрабатывающих сходные моменты в истории национально-освободительного движения. Статьи известных ученых Э. Ю. Юсупова, Б. В. Лунина, X. 3. Зияева, М. Г. Вахабова выявили некоторые различия в оценке ими характера Андижанского восстания и поставили задачу более конкретного освещения, во взаимной связи с общероссийскими событиями таких определяющих моментов классовой борьбы крестьянства, как экономические предпосылки, побудительные мотивы участия в них различных социальных категорий как скотоводческого, так и земледельческого населения, взаимоотношения и эволюция классовых мировоззрений основных движущих сил освободительного движения не только в Узбекистане, но и в соседних районах: Таджикистане, Киргизии и Южном Казахстане.
Немало дискуссионных проблем, «белых пятен» в истории наивысшего этапа в истории классовой борьбы казахских крестьян—1836—1838 гг. во Внутренней (Букеевской) орде. Среди исследователей этого движения, как правило, мы, в основном-выделяем труды двух авторов— А. Ф. Рязанова и В. Ф. Шахматова. Первая работа, опубликованная более чем 60 лет назад в основном на материалах Оренбургского архива, к тому же содержавшая ряд неверных оценок движущих сил и существенно страдавшая методологически, устарела. Рассматривая крестьянское восстание 1836—1838 гг. с точки зрения его антиколониальной направленности, автор практически упустил из виду анализ классового состава его участников, дал явно идеализированную оценку личности Исатая Тайманова, охарактеризовав его как «ре-революционера». Султан Каипгали Ишимов, стремившийся использовать народное движение в своих узкоклассовых, монархических интересах, домогавшийся стать ханом с помощью хивинских правителей, назван «борцом за независимость народа (читай: казахского.—Ж. К. ). Для более полного воссоздания малоизвестных страниц восстания 1836—1838 гг., личности Исатая Тайманова, его сподвижников (не только поэта-воина Махамбета Утемисова) исследователям не обойтись без научной характеристики основных моментов крестьянского движения с участием султана Каипгали Ишимова, так же, как без тщательного и глубокого изучения деятельности султана Арынгазы трудно оценить деятельность Кенесары Касымова.
Оставаясь крупной фигурой в казахстанской историографии по проблеме восстания 1836—1838 гг., В. Ф. Шахматов, которому принадлежит ряд трудов по истории народных движений первой половины XIX в., вследствие некритического подхода к анализу социального характера движущих сил соответствующих классовых движений ошибочно отнес действия султана Каратая Нуралиева (1797—1814 гг.) к освободительному этапу борьбы масс. Изучение документов, отложившихся в Ф. 4 («Областное правление Оренбургскими киргизами») Центрального Госархива Казахской ССР, показывает несостоятельность его вывода: якобы «Исатай призывал казахов к объединению во имя мусульманского единства… под эгидой Хивинского хана».
В специальных исследованиях почти умалчивается об участии многих биев в усмирении восставших, в карательных действиях после поражения главных сил повстанцев при урочище Ак-Булак 12 июня 1838 г. Бии на деле проявили солидарность с действиями экспедиционных сил царизма. Все исследователи в основном ограничиваются освещением истории последних очагов сопротивления, оставляя вне поля зрения такие моменты, как расправа карателей над его участниками, последствия этих событий для дальнейшего развития Внутренней Орды.
Интерес у читателей могут вызвать, например, новые архивные данные о разорении карателями казахских аулов, примкнувших к восстанию, экспроприация у них скота — источника существования. Так, 24 сентября 1838 г. отряд полковника Мансурова настиг аулы родов тюрткары, каракесек, у которых было отбито скота: верблюдов 468, рогатого скота 435, баранов 71 119, козлов— 317. В покупке «отбитого» скота в Орской крепости принимали участие генерал-майор Циолковский, командиры карательных отрядов. Таких примеров множество. Детальное воссоздание хода восстания 1836— 1838 гг. в Младшем жузе на основе новейших архивных материалов создало бы новые возможности для устранения неверных, субъективных оценок ряда теоретических проблем истории освободительной борьбы казахского крестьянства.
В существенных поправках и уточнениях нуждаются некоторые моменты истории восстания казахов Уральской, Тургайской областей. Предпосылки, основные причины, побудительные мотивы восстания казахов на Мангышлаке довольно подробно освещены в монографии М. С. Турсыновой. Что же касается народных движений в Уральской и Тургайской областях, то эти моменты пока что лишь «удостоены» упоминаний, фрагментарных сообщений. А между тем последующие этапы развития региона во многом были предопределены масштабами, уровнем классовой зрелости народных выступлений.
Прежде всего хотелось бы обратить внимание на необходимость критики извращений, например истории народных восстаний в Уральской, Ту.ргайской областях и на Мангышлаке в русской дворянской буржуазной историографии, хотя она не лишена интересных наблюдений об этих событиях. Казахстанская историография должна сказать свое слово об изучении этой проблемы в дореволюционной отечественной исторической литературе, превалирующая часть которой рассматривала причины, движущие силы массовых выступлений крестьян 1869—1870 гг. в одностороннем аспекте, т. е. с позиции буржуазно-помещичьего государства. Хотя в них содержится значительный фактический материал, интерпретация классовой борьбы в регионе в буржуазной историографии не совпадает с нашей трактовкой, особенно когда это касается причин начала волнения крестьянства и характеристики движущих сил. При этом, конечно, нам следует руководствоваться ленинской рекомендацией: при использовании трудов буржуазных исследователей «уметь отсечь их реакционную тенденцию». Нам хотелось бы дать несколько фрагментарных сведений, как дворянско-буржуазная историография затушевывала, открыто оправдывала колонизаторскую политику царизма в Казахстане, искажала классовую сущность административно-политических нововведений, к примеру, в рассматриваемом регионе.
Известный дореволюционный исследователь Н. А. Середа видел причину «возмущения» в Уральской области «не в народе и реформах», а в отстранении народных масс (имеются в виду представители феодальных групп) от разработки «Временного» положения об управлении степными областями, в «способе» управления казахами через султанство. Он критиковал сам процесс подготовки «Положения». «Все работы,— отмечал Н. Середа,— производились в тиши кабинетов сначала в Петербурге, в комиссии статс-секретаря Буткова, без какого-либо участия в этих работах не только кого-либо из влиятельных и преданных нам киргиз (казахов.— Ж. С. ), хотя бы в виде депутата от народа, жизнь которого хотели бы перестроить на новый лад и о которой не имели в Петербурге никакого понятия». Правда, комиссия при разработке «Временного» положения внимательно отнеслась к высказываниям бывшего начальника Оренбургского края (1860—1864 гг.) А. Ф. Безака, предостерегавшего воздерживаться от проведения в Казахстане положений, «чуждых понятиям и условиям жизни кочевников», и рекомендовал «даже киргизцам (казахам.— Ж. К.) устройство общественного управления», беря за основу, крестьянскую реформу в России от 19 февраля 1861 г. Некоторые чиновники вообще ставили под сомнение своевременность введения новой реформы в Младшем жузе: «… адаевцы плохо были подготовлены к принятию нового положения, и что оно здесь было едва ли своевременно»,— резюмировал свое мнение неизвестный автор в «Военном сборнике». Таким образом, в ходе самой разработки административных нововведений в высшем эшелоне петербургской администрации, да и в чиновничьем аппарате управления Оренбургского края, не было единства, высказывались различные варианты и точки зрения. Ввод новых архивных данных, аналитическое сравнение их с материалами дореволюционной периодической печати позволили бы глубже, критически взглянуть на сущность разногласий по подготовке самой реформы 1867—1868 гг.
Русская дворянско-буржуазная историография содержит любопытные наблюдения и фактический материал о влиянии новой налоговой системы на рост негодования кочевого населения. По некоторым данным, в 1870 г. казахов адаевцев насчитывалось около 20 000 кибиток, и за два года их обязывали внести 16 000 рублей кибиточного сбора. По другим сведениям на полуострове Мангышлак адаевцев числилось до 40 000 тыс. юрт. и по «Временному» положению кибиточный сбор должен был возрасти до 250 000 тыс. руб.
Л. Безак, достаточно усвоивший кочевой быт «аборигенов» степи, предлагал установить кибиточную подать в размере с 1 руб. 50 коп. до 2 руб. 80 коп., т. е. меньше установленного правительством размера. Кроме того, па реформе 1867—1868 годов на Мангышлаке вводились натуральные повинности, волостные поборы, не предусмотренные законодательными положениями, получившие название «Карашыгын» (черные поборы). От них в наибольшей степени страдали в первую очередь обедневшие слои массы скотоводов. Между прочим, обострение социального конфликта на почве роста налогового бремени как фактора начала национально-освободительного движения было характерно и для соседних среднеазиатских владений. Почти вся тяжесть налогов ложилась на дехкан в Восточной Бухаре. Увеличение налогов, возрастание произвола эмирских чиновников явились поводом к началу восстания 1870 г. в Бальджуанском бекстве; побудительным мотивом выступления трудящихся Ходжента в 1872 г. было недовольство народа налоговой политикой царизма; обложение населения Ферганской долины непомерными налогами и податью послужило одной из главных причин выступления киргизов в 1882 г.
Русская дворянско-буржуазная историография, придерживаясь правительственной политики, не обращала внимание на материальное положение кочевого населения и склонна была видеть причину восстания, например, на Мангышлаке в 1870 г. (помимо отмеченных обстоятельств) в «природной воинственности и невежестве масс», в «нежелании» подчиниться «твердой и сильной» власти. Автор статьи о восстании на Мангышлаке характеризует казахов адаевского рода «самым диким, грубым и воинственным из всех киргизских (казахских.— Ж. К.) племен… (они.— Ж. К. ) остались почти в первобытном состоянии дикости,… одни из самых плохих мусульман в мире». Упомянутый уже нами Н. А. Середа, как-бы подтверждая мысли предыдущего автора, приписывал адаевцам полное непризнание всякой власти, подчеркивал: «… адаевцы, воинственные сыны степи, это был такой народ, который не признавал над собой никакой власти». При этом дореволюционные авторы полным молчанием обходят факты вытеснения коренных обитателей степи из насиженных мест, сужения районов традиционного кочевания.
Тем не менее публикации авторов дворянско-буржуазной историографии справедливо отмечали стремление феодальных групп, прибравших в свои руки руководство крестьянским движением, сгладить антифеодальное настроение массы. Пользуясь темнотой большей части кочевников, они распространяли слухи об увеличении повинностей «почти в два с половиной раза, «о прикреплении» киргизов к земле», об обращении их в «православную веру», об отдаче кочевников в солдаты, о введении рекрутства».
Необходимость сопоставления научного анализа и обобщения противоположных суждений советской и русской дворянско-буржуазной историографии с целью поиска объективных побудительных факторов движения в Уральской и Тургайской областях назрела давно.
К числу «белых пятен» в истории Казахстана пореформенного периода относится вопрос об отходничестве. К сожалению, за исключением одной небольшой заметки Е. Бекмаханова, опубликованной еще в 1949 г., об отходничестве-джатачестве до сего времени не опубликовано ни одного «исследования. Между тем к концу XIX в. отходники составили в северных и восточных районах Казахстана от 30 до 60% от общего числа коренного населения аула. Разорившиеся казахские крестьяне шли в города, увеличивая удельный вес коренной этнической группы в составе городского населения, нанимались на работу к зажиточным переселенцам, владельцам предприятий обрабатывающей промышленности.
Объясняя разлагающее воздействие капитализма на сельское окружение, В. И. Ленин отмечал, что: «… все большая и большая часть населения окончательно отрывается от деревни и от сельского хозяйства и собирается в города, фабричные и промышленные села и местечки, образуя особый класс людей, не имеющих никакой собственности, класс наемных рабочих-пролетариев, живущих только продажей своей рабочей силы». Капиталистическая Россия не могла не оказывать все возрастающего влияния на социально-экономическую жизнь национальных окраин, в т. ч. и на Казахстан. В этом плане вышеприведенная цитата В. И. Ленина вполне применима и для объяснения данного явления казахстанской действительности той поры. В обзорах по областям Казахстана и в архивных документах мы находим различные сведения о казахских бедняках, покидавших свои аулы в поисках работы в городах и других населенных пунктах. Так, в одном из годовых отчетов царских губернаторов читаем: «Лишение скота, а вместе с ним и средств для прокормления вызывает между киргизами (казахами.— Ж. К.) отхожие работы. Бедняки киргизы (джатаки) стараются селиться вблизи городов и селений, занимаются поденной работой». К сожалению, мы не располагаем достоверными данными, сколько же разорившихся казахских шаруа, порвав со своими богатыми сородичами, осело в городах и других поселениях. Косвенно это можно было бы показать, ориентируясь на число кочевников-скотоводов, поселившихся в уездах: в Кустанайском — 31 %, Кокчетавском — 38%, Омском — 60 % и т. д.
Разительные перемены, происходившие во взаимосвязях казахского аула и городов, прежде всего рост числа отходников, изменяли психологию, традиционные взгляды людей, оказались весьма важными в деле постепенной пролетаризации вчерашних «аборигенов» степи, оказавшихся в сфере действия новых рыночных отношений. Косвенно об этом можно судить по числу билетов, выдававшихся уездными начальниками казахам, отколовшимся от своих аулов. Можно привести данные за 1887 год:по Усть-Каменогорскому уезду—7028, по Семипалатинскому—6728, по Зайсанскому—706, по Каркаралинскому —3656,по Павлодарскому —2036 билетов, а всего в том году было выдано 20 154 билета. Определение динамики роста численности джатаков не представляется возможным ввиду почти полного отсутствия в материалах по переписи данных о казахах, ушедших в города в поисках новых источников существования. В. И. Ленин, отмечая эту сторону отходничества, писал в работе «Развитие капитализма в России»: «… известная часть отхожих неземледельческих рабочих регистрируется в числе наличного населения городов… но только часть, ибо при бродячем характере этого населения его трудно учесть переписью отдельных центров...»
По-прежнему объектом фальсификации в работах буржуазных советологов является история Великого Октября. Советологи сводят закономерности победы Великого Октября к случайностям, заговорам, «злой воле» большевиков. В этом плане создание научной истории Великого Октября не может быть полной без критического анализа и осмысления всего комплекса вопросов, отражающих исторические предпосылки Октябрьской революции в масштабе страны в целом, в Казахстане в частности. В публикациях историков Т. Елеуова, С. Н. Покровского, К. Нурпеисова, В. К. Григорьева, несколько раньше в работах С. Асфеидиярова, Т. Рыскулова, О. Брайнина, Ш. Шафиро и других, наряду с перипетиями борьбы за установление Советской власти рассматривались и предпосылки Великого Октября, положение Казахстана в канун Октября.
Давно покончено с распространившимся мифом о бес-классовости казахского общества, доказана несостоятельность надуманность концепции «о случайности» победы Великого Октября, утверждений о том, что якобы Октябрь в Туркестане «был наносным и чуждым явлением для трудящихся мусульман», что революция сюда была «принесена по телеграфу» и т. п. Как нам думается, в освещении социально-экономических предпосылок Великого Октября в национальных районах, в т. ч. таких, как Казахстан и Средняя Азия, не в полной мере учитывается оценка условий борьбы политических сил накануне Октября, уровень классовой зрелости рабочих и массы коренного населения.
В. И. Ленин показал, что капитализм за сравнительно короткий исторический срок проходит ряд этапов, развивается неравномерно. В первых работах В. И. Ленина «Новые хозяйственные движения в крестьянской жизни», «По поводу так называемого вопроса о рынках», «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов» отмечалось, что трудящиеся России заинтересованы не в земледелии, а в ускорении капиталистического развития, поскольку оно одновременно способствует быстрому созданию идейной и организационной сплоченности пролетариата, резко обостряет общественные противоречия и тем самым приближает революционную развязку. В связи с этим спрашивается, достаточно ли конкретно определили исследователи Казахстана уровень проникновения и утверждения капитализма в экономике Казахстана, например в промышленности, не преувеличиваем ли мы степень классовой зрелости, политического пробуждения основного контингента населения Казахстана дооктябрьского периода — кочевников?
Капитализм круто менял лицо России, в которой уживались, говоря словами В. И. Ленина: «Самое отсталое земледелие, самая дикая деревня, самый передовой промышленный капитал». Промышленный переворот, проходящий в центральных районах страны, почти не коснулся Казахстана, но в исследованиях историков, экономистов обработаны, проанализированы уровень и объем развития обрабатывающей и горнозаводской промышленности, свидетельствующих о первых шагах, вернее, зачатках капиталистической промышленности. По данным П. М. Пахмурного, в 1902 г. на территории Казахстана уже действовало 887 предприятий, на которых работали 25 392 человека. Из данного количества 18 095 рабочих приходилось на 197 предприятий горной и горнозаводской промышленности, или на каждое в среднем 92 человека. Вместе с тем на 600 предприятиях обрабатывающих отраслей было занято 7297 рабочих, или в среднем 11 человек на каждое. В главе 4 раздела 3 третьего тома пятитомной истории Казахской ССР о численности рабочих горной промышленности приводятся (включая соляную промышленность) следующие данные: в 1855 г. насчитывалось 1353 рабочих, в 1865 г.—1848, в 1875 г.—4156, в 1885 г.—7750 в 1895 г.— 8860, в 1900 г.—11 225 человек.
При этом население Казахстана в начале XX в. составляло около 6 млн человек.
И тут приходишь к мысли, достаточны ли приводимые исследователями сведения для подтверждения широко распространенного вывода о развитии капитализма в Казахстане (да и не только в Казахстане)? Нет ли здесь тенденции, стремления отдельных авторов подтянуть степень развития капитализма в Казахстане до уровня центральных районов? Такой подход к изучению качественных сдвигов, связанных с утверждением капитализма, например, в национальной окраине с патриархально-феодальными пережитками в общественных отношениях, является следствием игнорирования территориальных особенностей края, осложняет выявление специфических черт в социальной жизни отсталого, забитого колониальным гнетом региона, к которому применительны слова В. И. Ленина: «К югу от Оренбурга… идут необъятные пространства, на которых уместились бы десятки громадных культурных государств, и на всех этих пространствах царит патриархальщина, полудикость и самая настоящая дикость». В этом плане следует признать справедливость упрека академика С. Л. Тихвинского, что, например, в учебниках по истории Казахстана и Киргизии явно преувеличена степень развития здесь капитализма.
Попытки искусственно поднять уровень капитализма в экономике Казахстана в дореволюционный период порождают неаргументированные суждения о степени политического пробуждения и классовой зрелости трудового населения, в том числе казахов-кочевников.
Анализируя события и явления прошлого, нельзя подгонять их под современные взгляды, это подводит к вульгаризации в определении сложных общественноэкономических явлений, сложившихся в таких национальных окраинах, какою был Казахстан. В данной связи существенным пробелом в казахстанской историографии следует признать и недостаточное осмысление фактов новейшего архивного материала об уровне развития капитализма в Казахстане. Освещать эту проблему необходимо во взаимной связи с социально-экономическими процессами в центре России, не забывая при этом о ленинской концепции перехода ранее отсталых-народов к социализму, минуя капитализм.
Общественно-политическая жизнь Казахстана в канун Октября, несомненно, претерпела значительные изменения также в связи с пребыванием на его территории австро-венгерских и германских военнопленных. Наша историческая литература не располагает актуальными исследованиями, посвященными вопросам определения численности, размещения, привлечения невольных пришельцев в сферу хозяйствования. Исследователи почти полным молчанием обходят условия пребывания военнопленных, их контакты (несмотря на строжайший запрет) с местными жителями, недостаточно выяснен вопрос о влиянии участников империалистической войны на формирование антивоенных настроений среди широких кругов разноязычного населения Казахстана.
Важность скрупулезного исследования этой проблемы, помимо других обстоятельств, вызвана тем, что из этой среды впоследствии вышло немало интернационалистов, активно участвовавших в политических событиях как в канун Октября, так и в трудные годы борьбы против внутренней контрреволюции и гражданской войны. В разное время в Казахстане оказалось около 200 тыс. военнопленных не только немецкой, но и ряда славянских национальностей, которые, находясь в далекой, незнакомой, можно сказать, своеобразной с точки зрения европейца колониальной окраине, общаясь с местными жителями, несли правду о войне, будоражили умы, ослабляли позиции Временного правительства, стремившегося довести войну до «победного конца», приближали социальную развязку.
Мы обратили внимание лишь на отдельные моменты истории Казахстана досоветского периода, глубокое исследование которых, сейчас весьма актуально. Объективное изложение событий прошлого является базой для новых теоретических установок, дает возможность переосмыслить многие сложившиеся, по недостаточно верные суждения по истории Казахстана XIX — нач. XX вв.