Гамлет как бы производит проверку на истинность через искусство. “Вот флейта. Сыграйте что-нибудь… Это так же просто, как лгать”. Шекспир, по-видимому, не вкладывает в эту сцену особого глубокого смысла, кроме того, что лежит на поверхности: “Эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у ней чудный тон, и, тем не менее, вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, я хуже флейты? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя”. Говорить для Гамлета почти то же, что и лгать: “Слова, слова, слова”. В этой фразе понимание тщетности действий. “Куда б слова не завели в бреду, Я в исполненье их не приведу”. Пусть даже высказанное иногда и оказывается правдивым, но дальнейшее их воплощение в деяния не прибавляет в этот мир смысла.

Данное положение является не только психологическим феноменом, но и той объективностью, которая, будучи осознанной, вызывает следствия, обусловленные ситуацией постмодернизма. То самое сближение внутреннего и внешнего миров, возникающее в новой постмодернистской ситуации, о котором пишет Пригожин, получает свое объяснение в следующей цитате из М. Хайдеггера, приводимой И.А. Акчуриным: “… Мыслитель свое особенное сам никогда не может высказать. Оно должно остаться невысказанным, поскольку произнесенное слово свое определение получает из непроизнесенного. Особенное мыслителя является, тем не менее, его собственностью, а не владением Бытия, посыл которого мышление улавливает в своих проектах — проектах, которые, однако, получают только робкое оправдание в посылаемом”. Можно сказать, что первая крайность, то есть преимущественное развитие того, что Фрейд называет “Идеал-Я”, происходит в западной цивилизации. Вторая, связанная с инстанцией самости — на Востоке.