Почему в трагедии возникает тема безумия Гамлета? Тот шок, не только нравственный, но онтологический, который получает принц Датский в результате столкновения “двух миров”, оказавшись между ними, когда любой другой был бы просто раздавлен и сошел с ума, должен вести его к кризису. А “соскочил с петель” мир. Кризис же возникает не столько даже в результате борьбы между долгом и чувством, сколько в следствие “отданности двум мирам”. В современной терминологии это можно назвать кризисом идентичности. Гамлет, конечно же, не менее, чем Иван Карамазов знал “как сходят с ума”, поэтому мог и играть роль безумца, и быть им. “Живым зарытым быть? Могу и я”.

 

Королева. Все это взрыв безумья. С ним припадок.

 

Однако “проблема” в том, что Гамлет — настолько сильная личность, что не кризис владеет им, а он владеет кризисом и переступает из одного мира в другой, когда этого ему хочется и когда этого требует обстановка. В моменты этих “переходов” из “бытия” в “ничто” у окружающих его людей возникает иллюзия безумства Гамлета. Сам же он не теряет нитей управления этими двумя мирами, и в том, и в другом действуя по их законам. В одном случае он практически бездействен, созерцателен, в другом активен, решителен и деятелен. Принц настолько идентичен, что может играть с ней (самотождественностью) так радикально, что другие могут принять его за безумца.

Не случайно 3. Фрейд находил истоки психических болезней в механизмах, связанных с процессом идентификации. Немощная самость или идентичность при встрече с сильным “раздражителем”, который меняет твой “Идеал-Я”, влечет за собой расщепление личности, чем собственно является болезнь, известная под названием шизофрения. В основе данной болезни лежит нарушение механизмов идентификации, в результате которого появляются “наполеоны” и другие “известные люди”, крепко захватившие своим образом человека с неустойчивой самостью. Бывало так, что актеры, перевоплотившись в образ своего героя, уже не могли из него выйти, делая это лишь с помощью врача. Как заметил Павел Гуревич, “одно из главных занятий психоаналитика — помочь пациенту обрести более устойчивый образ самого себя, особенно в условиях массового невротизма”.

 

Другая крайность нарушения рассматриваемого механизма связана, быть может, с чрезвычайно жесткой самостью, ее нелабильностью, когда человеку чрезвычайно трудно принимать образ, играть роль, предписываемую ему социумом. “Когда в человеке пробуждается собственное “Я”, оно властно отделяет его от ближайшего окружения. Но при этом изоляция способна перерасти в потерянность, вызвать ощущение непереносимой тревоги” (Гуревич П. Вывихи самопознания// Независимая газета. 1996. 23 апреля). С подобным состоянием души, вероятно, связаны и некоторые творческие парадоксы. Шекспировский образ Гамлета являет собой идеальное художественное воплощение обоих этих состояний. Своеобразный отказ от деяния есть потребность сохранить “самость”, свою индивидуальность, оставить ее такой, как она есть, ведь и “мысль изреченная есть ложь”, а не только действие или поступок. Впадание в крайности Гамлета для него самого естественно и практически незаметно, хотя занимает его настолько, что когда это перевоплощение творится гением актера в своем искусстве, то вызывает в нем восторг и изумление:

 

 

Обращение Гамлета в самые критические моменты жизни к искусству знаменательно и, более того, неизбежно в его положении.