Что За стресс — КПСС!
Кандидатом в члены КППС я стал в 1974 году. До этого Сабира Майканова, парторг театра, как ни уговаривала меня, я не соглашался. Нет, я не испытывал к партии никаких негативных чувств. Напротив, уважал ее за ту дисциплину, которую она внедряла в обществе, и, оберегая свою профессию, никогда не конфликтовал с властью. Да и за что мне было на нее обижаться? Ведь все мои лучшие работы в кино и театре были сделаны в советское время. Будь моя воля, я бы обеими руками проголосовал за возврат пионерских и комсомольских организаций, членом которых был в свое время. Но в КПСС вступать побаивался, поскольку попадал то в одну, то в другую передрягу, недаром нас с Ануаром Молдабековым в театре называли хулиганами. Поэтому и отмахивался от нашего парторга. Дескать, молодой еще, вляпаюсь в какую-нибудь историю, и вы будете песочить меня на партсобрании, дадите выговор, а то и похуже - выгоните из партии и - прощай любимая профессия.
Тогда Майканова стала подбираться с другой стороны. Вроде как театр хочет выдвинуть меня в депутаты горсовета.
- Ты достоин этого, - уговаризала Сабира-апай. - В театре играешь ведущие роли, в кино активно снимаешься.
- Да зачем вам, - говорю, - брать за меня ответственность?
Но Сабира-апай была не из тех, кто легко отступает. В один прекрасный день наш парторг заявила мне, чтобы я готовился, то есть зубрил устав.
- Тебя будут принимать кандидатом в члены КППС на районном партактиве, - сказала она тоном, не терпящим возражений.
В райком я заявился с чадьяровской бородкой. Члены комиссии - все бывшие партработники. Один старик сразу кинул в мой адрес ехидную фразу: «О! Фидель Кастро к нам пожаловал». Партийная бабулька вступилась за меня: «Он же актер. Ему, наверное, положено по долгу службы». А старик не унимается: «Положено не положено, а в партию с бородой не вступают».
Я понял, что мне пора что-нибудь сказать. Желательно юморное.
- А я подражаю Владимиру Ильичу и Марксу с Энгельсом.
Шутка не всем понравилась, но подействовала. Посыпались вопросы по существу, то есть по уставу. Я отвечал по мере возможности. Когда дошли до партвзносов, сделал идиотское лицо и выпалил:
- Взносы обязуюсь платить вовремя!
Лед, чувствую, тронулся, многие из членов парткомиссии, настроенные завалить меня, вроде как передумали это делать. В общем, я выдержал этот суровый экзамен, стал депутатом горсовета.
Из кандидатов в коммунисты меня переводили в срочном порядке. Дело в том, что Динмухамед Кунаев, возглавляя советскую делегацию в Индии, увидел громадную афишу с моим портретом к фильму «Транссибирский экспресс». Димекен спросил у сопровождавших индийцев: а кто это?
- А это очень хороший артист из Средней Азии. Кажется, из Узбекистана, - ответили ему.
- Ошибаетесь, он наш, казахстанский,-сказал тогда первый секретарь ЦК Компартии Казахстана.
По приезде в Москву Кунаев стал хлопотать о присвоении мне звания народного артиста СССР. Ради этого, как он писал в своих воспоминаниях, зашел даже к Брежневу.
Для меня известие о том, что мне собираются присваивать это звание, было как гром среди ясного неба. А уж как удивились в театре! Получалось, что я обходил многих старших коллег, например Идриса Ногайбаева и Шолпан Жандарбекову. При подготовке моих документов Кунаеву подсказали, что звание народных обычно присваивают попарно, мужчине и женщине. Чтобы соблюсти это правило, в Москву специально делегировали секретаря по идеологии Саттара Имашева. Решено было выдвигать вместе со мной мою однокурсницу по консерватории Фариду Шарипову.
О присвоении нам званий было объявлено на первомайской демонстрации 1980 года. Я стоял на трибуне вместе с членами правительства, когда сообщили об этом. По площади прошел радостный гул, а потом был шквал аплодисментов! Я спустился с трибуны, мне пожимали руки, обнимали, журналисты брали интервью... Я был похож, наверное, в тот момент на юношу Асанали, который 20 с лишним лет назад бежал по улице с новорожденным первенцем в руках. Поднимая над головой красный сверток, я кричал: «У меня сын!». Как и тогда, все люди казались мне хорошими, каждого хотелось обнять!
Я уже два года ходил в народных артистах СССР, когда однажды встретил на одном из мероприятий Еркегали Рахмадиева. Он и Газиза Жубанова это звание получили вскоре после нас с Фаридой.
Композитор сообщил, что был у Кунаева на приеме, благодарил его за хлопоты по присвоению звания.
- А что, - говорю, - это обязательно нужно делать?
- А как же! — изумился Еркегали. - Зря ты думаешь, что звание - только твоя заслуга. Надо уметь быть благодарным.
Пристыженный, я тут же позвонил помощнику Кунаева. Встречу мне назначили на следующий день, в 11 часов утра. В половине одиннадцатого я уже заходил в приемную. Ради этого случая даже надел галстук, который вообще-то никогда не ношу.
Ровно в 11 открылась дверь в кабинет Кунаева. Дюсетай, его помощник, пригласил меня войти. Димекен, раскинув руки и радушно улыбаясь, ждал посреди кабинета.
- Заходите, Асеке! - приветствовал он меня.
Я провел в его кабинете ровно 55 минут. На дворе стояла весна. Димекен рассказывал, как идет посевная в целинных краях. Затем перешел к расспросам и рассказам о великих стариках - самородках казахского театра. Говорил, что они творили на сцене настоящее искусство. Я поддакивал, подавал какие-то реплики.
- Я видел ваш творческий телепортрет, - в какой-то момент сказал Кунаев. - Вы, оказывается, ученик Аскара Токпанова.
Токпанова он вспомнил не зря. Незадолго до нашей встречи Аскар-ага, будучи на гастролях в Джамбуле, совершил нечто такое, за что его чуть не исключили из партии. Дело дошло до Кунаева. Димекен, заметив, что талант - товар штучный, в буквальном смысле спас его. Ведь исключение из партии в те времена было равносильно исключению из жизни, означало конец всякой карьере. Токпанов отделался тогда лишь выговором.
- Ну, Асеке, чем вы заняты сейчас? - в какой-то момент спросил Димекен.
За этим вопросом читался подтекст: какова, уважаемый товарищ артист, цель вашего визита?
- Я, - говорю, - давно собирался зайти к вам. Знаю, что благодаря вам авансом удостоен звания народного артиста СССР, поэтому в дальнейшем буду трудиться не покладая рук.
Кунаев остался очень доволен. Обычно к нему заходили с какой-нибудь просьбой и редко - со словами благодарности.
- Для вас, Асеке, двери моего кабинета всегда открыты, - сказал он. - Встречаться с людьми искусства - для меня радость.
Его приглашением я воспользовался, когда киностудии присвоили имя Айманова. В 1970-м, сразу после смерти Шакена Кенжетаевича, творческая интеллигенция обращалась к главе республики с рядом вопросов касательно увековечивания имени Айманова. Большинство вопросов - издание книги воспоминаний, присвоение его имени школам и так далее - решилось положительно. И только десятый вопрос - дать киностудии имя Айманова - Кунаев отложил на потом. Он тогда пророчески предрек, что лет через десять имя Шакена, очистившись от налипших слухов, клеветы и грязи, станет легендой.
- И тогда, - сказал он, - никому уже не придется доказывать, что Шакен и киностудия - это единое целое.
Я все время помнил об этом разговоре. В 1983-м я пришел к председателю Совмина Байкену Ашимовичу Ашимову.
- Как же так? - помнится, говорил я. - В соседних республиках киностудиям давно уже присвоены имена первопроходцев национального кино. В Туркмении - киностудия имени Алты Карлиева, в Узбекистане - Камиля Ярматова. И только наша киностудия все еще безымянная.
Байкен Ашимович, выслушав мои доводы, сказал, что поговорит с Кунаевым. И сделал это, не откладывая в долгий ящик. Кажется, через месяц после моего визита киностудия стала называться именем Шакена Айманова. Друзья, соратники и ученики Айманова решили, что на прием к Кунаеву должен пойти я. Мне опять назначили встречу на 11 утра. На этот раз пришлось подождать. Минут через 15 из кабинета Кунаева вышел Байкен Ашимович.
- Извини, Асеке, я съел часть твоего времени, - улыбнулся он.
Теперь Димекен был сух и официален. Если при первой нашей встрече не было ни одного вопроса, который касался бы каких-то клановых отношений, то в этот раз он почему-то спросил, из какого я жуза, к какому роду принадлежу. Признаться, меня это неприятно задело. Я всегда считал и считаю, что деление по такому признаку -самое уязвимое место у нашего народа. А сейчас, когда этот «пункт» стал основным при приеме на работу, при карьерном росте, - это уже страшно. Что же получается, если человек талантлив, но при этом не вписывается в клановую сетку, то и дорога ему закрыта?