ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА СОЦИАЛЬНОГО СОСТАВА ПОВСТАНЦЕВ 1916 ГОДА
Подводя итоги результатам и причинам восстания туземцев Туркестана в 1916 г., остановимся еще на выяснении социального состава основной массы повстанцев и роли в этом восстании духовенства, интеллигенции, отдельных слоев европейского населения и политических партий. Тем более это интересно, что восстание 1916 г. происходило как раз накануне приближавшихся величайших революционных событий Февраля и Октября в России.
Восстание 1916 г. было восстанием, можно сказать, всенародным и революционным по своей1* сущности. Восстание массы обрушилось со всей своей накопившейся десятилетиями ненавистью на своих и пришлых эксплуататоров, не делая в данном случае различия по национальным признакам, а рассматривая их как своих общих классовых врагов. События 1916 г. были исключительным явлением в дотоле относительно мирной жизни Туркестана и первым всеобщим массовым выступлением против царской администрации после ее 50-летнего владычества над порабощенным ею туземным населением.
1*В тексте “всей".
Мировая империалистическая бойня, исход которой для России уже определился к 1916 г., всеобщее возбуждение и нарастание революционной бури в России, оживление политической мысли и политического возбуждения в окраинах, а в Туркестане восстание народных масс в 1916 г.— должны были заставить задуматься политические партии Средней Азии, определить их отношения между собой и к отдельным классам туземного населения.
Восстание туземцев в 1916 г. было настолько грандиозным по размерам и настолько в то же время неожиданным, вызвавшим всеобщее возбуждение и охватившим миллионы вчерашних покорных туземцев, что действительно чувствовалось порой, что административно-колониальная надслойка царизма и туземные эксплуататорские верхушки будут разбиты в недалеком будущем. Малочисленность тогда на территории Туркестана царских колониальных войск, невозможность быстро перекинуть из России подкрепления, тревожное состояние царского правительства в связи с германским наступлением и возбуждением на Востоке, создавало неуверенность в завтрашнем дне у царской колониальной буржуазии в Туркестане; она всерьез опасалась за свое положение, настраиваясь даже панически, когда начались беспорядки туземцев одновременно в разных концах края и стало доноситься о ряде разгромов администрации и укрепленных пунктов.
Все существование колониальной русской буржуазии зиждилось на эксплуатации туземного населения, и восстание последнего не только создавало опасность непосредственного разгрома поднявшими знамя “священной войны”, но и потерять навсегда имущественное свое благосостояние. Это паническое настроение европейского населения особенно заметно было в первой половине восстания, когда еще неизвестно было во что оно выльется. Европейское население пригородных районов и сел переезжало быстро с имуществом в ближайшие городские местности, где имелись военные силы для самозащиты, по возможности самовооружались, создавали в некоторых местах добровольные дружины (пример: Верный, Пржевальск и поселки).
Этим чувством паники охвачена была не только русская буржуазия, но и туземный торговый класс и байский элемент, существовавший на эксплуатации туземных трудящихся и незаинтересованный в восстании 1916 г., ибо режим царизма во многих отношениях был для них выгоден. Но об отношениях туземных эксплуататорских классов к восстанию мы скажем дальше. Сейчас необходимо определить социальную физиономию самих повстанцев.
Как мы видели, в кочевых и полукочевых районах неудовольствие местного населения в основном накапливалось по линии земельно-крестьянской колонизации и на почве отбирания у населения всех удобных земель и отодвигании его в менее плодородную степь, вынуждая заниматься только скотоводством — неустойчивой формой хозяйства, всегда зависевшей от климатических условий и земледельческого населения. В процессе земельной колонизации, как мы видели при изложении основных экономических причин восстания, при отчуждении или прямо изъятии у целых аульных обществ земельных площадей, всегда огромную роль играла туземная местная администрация и имущие байско-манапские элементы. Чины переселенческой администрации всегда, прежде чем начать свою работу в каком-либо из районов, сговаривались с этими эксплуататорскими верхушками, т. е. так называемыми “влиятельными людьми”, при помощи которых можно было легко провести свои цели по изъятию земель.
Киргизские баи и администраторы видели в работах Переселенческого управления возможность наживы и меньше всего опасались экономического стеснения в отношении себя. Ни одна “аренда” земель по рублю и меньше (как в большинстве практиковалось) у киргизов переселенцами или городскими мещанами не обходилась без посредничества этих “влиятельных лиц”. Последние получали так называемые “темные” сборы в свою пользу и таким образом общественные земли, принадлежавшие целым родовым общинам, оказывались запроданными за бесценок переселенцам. Во всех спорах о воде и лугополь-зовании, о пастбищах и т[ак] д[алее] киргизов с переселенцами опять-таки наживались эти байские элементы за счет бедноты. Вся туземная администрация была по Положению об управлении Туркестанским краем, приспособлена к эксплуатации туземного населения. Подати и повинности, всякого рода поборы, взыскания с обществ тех или других штрафов — все это ложилось на плечи бедноты и средних слоев. Во всех этих случаях туземные администраторы — аксакалы и баи старались с себя свалить вину на русскую администрацию и переселенцев-кре-стьян, указывая, что именно по их принуждению и для их надобности они производят те или другие поборы.
Таким же эксплуататорским элементом в глазах киргизских масс являлись все туземные чины, пристроившиеся при русской администрации в лице переводчиков, писарей и даже “джигитов” (туземных полицейских). Ненавистны были для них разные торговцы, всегда расселявшиеся по поселкам и городским пунктам, в лице разных пришлых сартов, армян, татар и т. д., дававшие кочевникам ситец и всякие другие товары по дорогой цене “в рассрочку” на “проценты” под “осенний урожай”.
Ко времени восстания против царизма среди самого казах-киргизского населения появился уже свой класс ростовщиков (хотя немногочисленный), ссужавших под огромные проценты деньги и скот бедноте.
Суды, администрация (выборных, волостных старшин, биев и т. д.), компании1*, всякие междуродовые и племенные споры, барымта, тяжбы на почве купли-продажи женщин, споры между самими киргизскими общинами по вопросам земли, водо-лугопользования и т. д.— все эти моменты являлись выгодными для эксплуатации и фальсифицирования обычаев адата администраторами, аксакалами и биями. Киргизские баи и манапы основывали свое господство над беднейшей частью киргизского населения на обладании большим и лучшим стадом скота, лучшей частью общинно-родовых земель, пастбищами, связью с киргизской администрацией (волостные старшины и бии), состоящей из тех же баев, и служившей посредницей в эксплуатации русской администрацией киргизских масс.
Беднейшие средние слои носили общее наименование кара-пухара (чернь или подданные); сюда входили сельскохозяйственные батраки (серик или уртакчил кошчи), беднейший земледелец, чарва (кочевой бедняк), джилки-ши, этикчи и другие более многочисленные середняцкие элементы.
Если принять во внимание число батраков, малаев, кошчи и т. д., занятых в казачьих, крестьянских и байских хозяйствах в кочевых и полукочевых районах, и прибавить сюда огромный слой середняцких элементов киргизов, то кара-пухара составит почти 3/4 всего киргизского населения, представляющего собою объект эксплуатации и слой, вечно недовольный.
1*Так в тексте.
Среди оседлого населения: узбеков, таджиков и других, как мы видели, классовая дифференциация проявилась более резко, чем среди киргизов. На почве разрушения основ феодально-патриархальных отношений и [с] проникновением капиталистических начал в хозяйство оседлого населения, в связи с развитием хлопководства здесь сформировалась определенно байско-торговая буржуазия в лице городского туземного торгового класса, хлопковых посредников, предпринимателей и приказчиков, кишлачных кулачков, ростовщиков, туземной царской администрации, состоящей в большинстве из вышеуказанных элементов и т. д.
Наряду с этим мы видим огромное количество беднейшего дехканства (безземельных и малоземельных): чайри-керов, уртачей и рабочих торгово-промышленных предприятий, кустарей и мардекеров (чернорабочих), а также огромное количество середняцкого земледельческого элемента оседлого населения. Среди туркменского населения категории социально-экономических групп распределяются примерно почти так же, как и среди киргизов.
Начиная со старого города Ташкента, по уездам Сыр-Дарьинской области и уездам: Джизакскому, Ходженскому и Катта-Курганскому Самаркандской области, по уездам: Андижанскому, Кокандскому и Скобелевскому Ферганской области и по всем остальным областям: Джетысуйской, Туркменской и Аму-Дарьинской — основной элемент повстанцев составил выше определенный нами слой беднейших и середняцких элементов туземного населения. Выступление повстанцев имело активный характер в тех районах, где беднейшие и середняцкие слои населения больше всего подверглись эксплуатации царизма и туземной буржуазии.
Среди оседлого туземного населения почти вся туземная буржуазия отнеслась отрицательно к восстанию масс 1916 г., ибо в этом восстании она усмотрела поход черни и против себя, и против своих имущественных интересов. Туземная буржуазия, хотя и была недовольна царской колониальной властью, но согласна была скинуть эту власть и устранить ее конкуренцию в том случае, если она сама в результате этого могла бы непосредственно господствовать над трудящимися массами. Она стремилась к этому, но хотела этого добиться не революционным путем, как поступили массы в 1916 г. Зная враждебное настроение к себе беднейших слоев населения, будучи почти незатронутой мобилизацией рабочих (ибо последние были набраны больше из бедняков), заинтересованная в торгово-промышленных и административных предприятиях царизма, туземная буржуазия поэтому не поддержала восставшие массы, о чем свидетельствовали в своих докладах из отдельных областей сами областные губернаторы (Гиппиус, например, расхваливал “патриотическое” поведение туземной имущей верхушки в Фергане), а в старом городе Ташкенте, например, как мы видели, многие торговцы и баи во время беспорядков поспешно выезжали в загородные дачи.
Во второй половине периода восстания туземцев, когда администрация взялась за усиленную агитацию, наряду с военными действиями, туземная буржуазия приняла активное участие в этой агитации, всячески стараясь доказать перед администрацией свою преданность разными добровольными “пожертвованиями” в пользу армии (хотя эти пожертвования собирались опять-таки с того же “пу-хара”), манифестациями с патриотическим лозунгом, пышными приемами администрации с угощением пловом, резанием баранов и т. д., тоже в большинстве за счет бедноты.
В начале восстания несколько растерявшаяся туземная буржуазия и туземные администраторы после нанесения сильных ударов повстанцам, поспешили изъявить свою покорность и верность приказам “белого царя” и готовность идти в огонь и воду во имя последнего. Многие туземные администраторы (волостные, аксакалы, бии, казии, переводчики) даже старались в этот момент чем-нибудь “выслужиться” перед администрацией, чтобы укрепить свой авторитет в глазах начальства. Это отношение туземной эксплуататорской верхушки проявлялось в той или другой степени повсеместно среди коренных национальностей Туркестана.
Поэтому естественен был разгром во многих местах повстанцами прежде всего туземных чинов администрации и их канцелярий, где хранились всякие налоговые списки, списки мобилизуемых рабочих и т. д. Резче всего нападение на туземную администрацию наблюдалось среди оседлого туземного населения. Правда, отчасти среди того же оседлого населения, главным образом среди киргизского и туркменского, были случаи, когда родовые руководители и даже волостные (например, сыновья Шабдана Джантаева во главе повстанцев Пишпекского и Пржеваль-ского уездов и другие) оказались в рядах и во главе повстанцев, но причину этого нужно усмотреть в том, что в этих случаях, ввиду широкого размера восстания масс данного района, родовые старшины не могли оторваться от масс или рода, ибо в противном случае последние разгромили бы их как изменников, а переход открыто на сторону царской администрации все равно не спас.
Переходя к роли туземного духовенства, нужно сказать, что последнее пользовалось влиянием, главным образом, среди оседлого туземного населения. Среди киргизов и туркменов оно имело меньше всего влияния. Духовенство в лице мулл, ишанов и т[ак] д[алее] являлось выразителем отживающих феодально-патриархальных отношений и было вкорне недовольно всяким европейским новшеством и прогрессом.
Во всех реформах царской власти, в развитии торгово-ростовщического капитала, разрушении основ феодальных отношений и т. п.— духовенство видело прямое нарушение своих интересов и подрыв почвы под ним. Духовенство ненавидело новую зарождавшуюся более гибкую и прогрессивную туземную буржуазию и национальную джадидскую реформаторскую интеллигенцию, также покушавшуюся на старый уклад жизни и стремившуюся произвести реформы в ней. Поэтому социальное недовольство беднейших масс против своих эксплуататоров и борьба духовенства против них же за сохранение старых устоев жизни, находили иногда общую линию, на совершенную противоположность1*, и туземное духовенство, как только где-нибудь возникали волнения масс в Туркестане, принимало в большинстве случаев в них участие.
Так, например, Андижанским восстанием2* руководили ишаны. В оседлых районах в 1916 г. многие муллы оказались в рядах и даже во главе повстанцев. Тут необходимо вспомнить поведение духовенства во время Февральской, особенно Октябрьской революций в Туркестане, когда оно также разошлось в своих взглядах с туземной буржуазией и джадидской интеллигенцией по политическим вопросам, как например, духовенство высказалось против “Кокандской автономии”51, объявленной туземной буржуазно-националистической интеллигенцией
1*Так в тексте.
2*См. настоящий том, прим. 45.
Что же касается учащихся медресе и мектебов, то тут были сторонники духовенства, но были, конечно, и действительные выходцы из низовых слоев населения, социально сочувствующие восстанию масс. Многие учащиеся этих туземных школ приняли активное участие в восстании. Среди киргизов и туркменов, как мы указали: родовые старшины и аксакалы, с одной стороны, не хотели терять своего авторитета среди населения, с другой стороны, они также были недовольны всякими новшествами, разрушавшими чистый родовой патриархальный уклад жизни и обычаи кочевников, и поэтому оказались сторонниками восстания. При этом нужно указать, что родовые начальники и аксакалы (старшие) не всегда совмещали в своем лице администрацию, ибо таковыми бывали иногда просто люди старые, с большим житейским опытом, чем остальные, и к ним молодое поколение относилось с уважением.
В восстаниях киргизов и туркменов именно такие элементы играли в большинстве главенствующую роль, а не волостные и старшины. Весь причастный к царизму административный слой туземцев, более гибкий и приспособившийся к новым условиям (так сказать родовая кочевая буржуазия), или поддерживал царскую администрацию и был против восстания, или просто пассивно относился к этому восстанию. Что же касается всяких ростовщиков, торговцев, скотопромышленников, джалда-пов и предпринимателей в большинстве из сартов, татар, армян и т. п., внедрявшихся среди киргизов, то большинство их оказалось прямым союзником царской администрации, переселенческого кулачества, и принимали по мере возможности даже участие в карательных отрядах администрации, желая из этого предприятия извлечь пользу.
Тут особенно интересна роль в восстании 1916 г. национальной туземной интеллигенции. Интеллигенция, нельзя сказать, что она не имела направления и организации, она таковые имела, но выявляла их своеобразно. Также своеобразно было ее отношение к восстанию туземцев 1916 г.
В киргизской части населения Туркестана и [в] Киргизии буржуазно-националистическая либеральная интеллигенция в лице своих более передовых и просвещенных слоев объединялась тогда вокруг издававшихся ряда газетных и журнальных органов, вроде “Айкапа” или “Ка-зак” и других, руководимых Алиханом Букейхановым, М. Дулатовым, Ах. Байтурсуновым, Мустафой Чокаевым и друг. Вначале руководители этой высшей интеллигенции примыкали к конституционно-демократической (кадетской) партии. Потом в среде киргизов во время Февральской революции эта национальная интеллигенция оформилась в национальную политическую организацию Алаш52, преследовавшую цель национально-политического развития киргизов и пробуждения их сознательного национального чувства.
Эта национально-либеральная интеллигенция киргизов являлась выразительницей идеологии и стремлений по-су-ществу киргизских имущих классов и занимала часто большие должности в царской администрации. Эта кадет-ствующая интеллигенция отнюдь не была недовольна своим личным положением и вовсе не имела намерения порывать с русской буржуазией. Она была, как и кадеты, против существовавшего тогда строя и администрации царизма на местах в киргизских районах, была против земельной царской политики, но работала дружно с российскими буржуазно-демократическими партиями. Эта интеллигенция на страницах своей печати охарактеризовала восстание киргизов, как преждевременное, ненужное, указывая, что все недоразумения можно было бы уладить мирным путем. Она призывала мобилизованных идти на фронт, защищать общие интересы, убеждая, что по успешном окончании войны правительство не забудет и киргизский народ. Писали по этому поводу целые воззвания, ибо чувствовали неизбежность неудачи восстания; не понимая коренные причины, думали, что восстание — дело рук авантюристов; с другой стороны, хотели этой своей позицией создать себе авторитет в глазах российской буржуазно-демократической общественности. По основной экономической причине восстания киргизов в 1916 г., по земельному вопросу, та же интеллигенция, выражая недовольство деятельностью Переселенческого управления, однако, не шла дальше взглядов кадетской партии в своих требованиях по этому вопросу, выдвигавшихся перед Государственной думой (см., например, “Айкап”, 1915 г., №2).
Эта интеллигенция даже не захотела подвергнуть критике деяния царизма и его жестокости по подавлению восстания, а, наоборот, влачилась в хвосте царской администрации в этом отношении, если не говорить о коро-тенькой резолюции протеста киргизского съезда в июле 1917 г.53 в г. Оренбурге и сборе пожертвований в пользу беженцев-киргизов в Китае, и то производимых под давлением масс. Антиповстанческое настроение и моральная поддержка администрации у “алашордынской”54 киргизской интеллигенции после подавления восстания киргизов переходит к поддержке войны до “победоносного конца”. Мало того, некоторые из руководителей указанной интеллигенции принимают активное участие в организованных патриотическими обществами комитетах помощи воинам и фронтам и собирают пожертвования среди населения, а также принимают участие в организациях (советах) тыловых рабочих, оставшихся на месте. В начале революции этих рабочих националистическая интеллигенция стремится использовать против большевистской революции (напр[имер], съезд “мус[ульманских] рабочих и воинов” в г. Коканде). На киргизские съезды, созываемые Алаш Ордой, персонально сверху приглашались именно верхушечные киргизские элементы: волостные, аксакалы, бии, старшины и всякие другие влиятельные люди, известные под общим названием “аткаменеров”, из которых главным образом составлялись эти “всекиргизские” съезды. Указанная позиция киргизской национальной интеллигенции логично завершается выступлением ее во время Октябрьской революции на стороне классовых противников пролетариата (Колчака, Дутова и др.).
Отдельные представители этой интеллигенции, члены царской администрации во многих случаях прямо-таки поддержали последнюю в подавлении восстания киргизов 1916 г. (деятельность большинства переводчиков, волостных, писарей и других чинов в Туркестане и в Тургайской области Киргизии).
Среди оседлого узбекского населения национально-прогрессивная джадидская интеллигенция тоже заняла приблизительно такую же позицию, как и киргизская. Являясь по существу своему выразительницей нарождающейся торговой буржуазии оседлого населения, она по понятным причинам не приняла участия в восстании народных масс и даже не пошла навстречу облегчению участи повстанцев (за исключением единичных случаев, когда отдельные ее представители выступали в качестве защитников при судебных разбирательствах).
Также вначале относившаяся безразлично к восстанию масс, джадидская интеллигенция в своей причастной к администрации части становится открыто на сторону русской буржуазно-демократической общественности о вредности таких восстаний и необходимости скорейшего умиротворения. Отдельные ее представители участвуют в разных манифестациях при встречах, например, Куропат-кина и других карателей восстания при их объезде (например, манифестации в Фергане, на ст. Ташкент при отправке эшелона рабочих, горячие речи и т. д.). Также “патриотическое” чувство у отдельных представителей указанной интеллигенции выливается в решение ехать самим во главе рабочих на фронт.
Правда, представители этой интеллигенции собирают пожертвования среди населения в пользу рабочих, хотят облегчить их положение, но ведь эти “национальные” и рядом “патриотические” чувства выказывали и полковники разные из туземцев, вроде Джурабековых тоже. Но наряду с этим в составе этой интеллигенции были и такие, которые не только “написанием” прошения, ходатайства, адвокатских советов и т. д. стремились помочь обвиняемым в бунте массам, но прямо-таки оказывали содействие вместо этого в подавлении наоборот восстания, как мы указали, главным образом, из состава туземной администрации.
Среди туркменов туземных чинов царской администрации было мало, но тем не менее, мы видели из сведений самого Куропаткина, что многие туркмены, заделавшись агентами охранки, грабили свое же население.
Что же касается остальной части европейского населения, то она целиком стояла за решительное подавление восстания туземного населения. Городское европейское мещанство даже приходило в возмущение при прочтении каких-либо сообщений царской агентуры о действии бунтовщиков, искусственно раздувая жестокости их, и единогласно говорило, что нужно в конце концов обуздать' эту “азиатскую орду”. Правда, были отдельные лица из европейского населения, критически отнесшиеся к жестокостям карательных мер царской власти, но такие лица были единицами.
Среди европейского населения Туркестана существовали тогда уже зачатки социал-демократической и эсеровской партий, но все они в вопросе об отношении к восстанию и предпринимаемых мероприятиях царской вла-
1*В тексте “обуять”.
сти оказались верными своей “колониальной миссии”, и не единым словом не промолвились относительно защиты хоть сколько-нибудь от карательных жестокостей администрации туземцев. Было наоборот много сторонников решительного подавления восстания.
Что же касается русских железнодорожных рабочих, то они воспитывались тогда в духе колониальном и к тому не имели совершенно во главе выдержанных интернациональных политических организаций, поэтому отнеслись несочувственно к восстанию туземцев, а в некоторых районах даже способствовали подавлению последнего. Поэто-му-то мы и видели, как например в Самаркандской области, туземцы напали даже на железнодорожников, а в Меркенском районе Аулие-Атинского уезда нападали на рабочих, строивших полотно Семир [еченской ] жел[езной] дор [оги].
Все это показывает, что ничего общего в революционном движении между европейскими рабочими и туземными трудящимися тогда не было. Заканчивая изложение истории восстания 1916 г., его основных причин и роли в нем отдельных групп населения, необходимо в заключение сказать несколько слов и о последствиях этого восстания в 1917—18—19 гг., во время февральского и октябрьского переворотов, и о мерах, предпринятых потом советской властью по изживании последствия указанного восстания.
При рассмотрении хода восстания в отдельных районах и результатов карательных мероприятий царской власти мы видели, как последняя проектировала широкое изъятие земель, в особенности в Джетысуйской области, у туземного населения, используя в данном случае мотивы обвинения последнего в восстании 1916 г., и предполагала еще дальше продолжать привлекать к суду абсолютно всех причастных в той или другой степени лиц, усиливала репрессии, увеличивая в этих целях размер штата администрации. В отношениях сопредельных стран, как мы видели из слов Куропаткина, также под мотивом обезопасить пограничную линию, предполагалась в случае успеха по окончании войны широкая аннексия в северной Персии и западном Китае.
Но все эти планы не были осуществлены, благодаря нагрянувшим величайшим революционным событиям и окончательному крушению царского режима. Таким образом, революция предотвратила окончательное закабаление или даже разгром туземного населения Туркестана царизмом и в этом один из больших положительных моментов Великой Октябрьской революции в ее освободительной роли на Востоке.
Но, как мы видели, восстание 1916 г., носившее характер скорее аграрный и являвшееся по существу революционным, не произошло одновременно с Октябрьской революцией, а произошло несколько раньше, когда царизм еще был в силе, и потерпел жестокое поражение.
Это поражение сильно экономически подорвало трудящиеся туземные массы, нанесло, так сказать, и моральный удар, разобщив массы и уже подорвав в них надолго стихийно революционный дух. Вот почему в начале Октябрьской революции, когда русский рабочий класс свергал буржуазию и утверждал свою власть, туземные трудящиеся массы не сразу полностью примкнули к революции, а наоборот, введенные в заблуждение отдельными буржуазно-националистическими организациями, пассивно отнеслись к советской власти или в некоторых слоях даже были против последней. Правда активный туземный элемент в лице туземных рабочих и батраков, а также левого крыла интеллигенции, вышедшего из беднейших слоев населения, сразу примкнули к советской власти, но тем не менее, большая часть трудящихся масс (особенно середняцкого элемента) аула и кишлака в Туркестане оставалась тогда в стороне.
Все это говорит о том, как слабы были политические организации рабочего класса в Туркестане и как (что мы уже указывали) совершенно разно развивалось революционное движение среди коренного и европейского населения.
И вот, разобщенность революционного движения среди туземного и европейского населения и вся ненормальность обстановки первого периода советской власти отразились заметно на быстроте изживания последствий восстания 1916 г. и небывалом национальном антагонизме между отдельными категориями населения, порожденном указанным восстанием.
Касаясь того, что происходило в период 1917—18—19 гг. в отношении последствий восстания 1916 г., приходится говорить об отношении к этому вопросу Временного правительства и потом советской власти.
На место свергнутого туркестанского генерал-губернатора Куропаткина назначен был “Туркестанский комитет Временного прав[ительства]” во главе с кадетом Щепкиным, в состав которого входили Мустафа Чокаев и другие лица из инородцев. Этот комитет ничего почти не предпринял в отношении урегулирования взаимоотношений киргизов и крестьян в Джетысуйской области. Посланный в середине 1917 г. в Семиречье член Турк[естанского] комитета Врем[енного] прав[ительства] Щепкин55 фактически не только [не ] старался примирить киргизов и крестьян, но наоборот, давал открытые и тайные директивы (что видно по данным царской охранки и другим официальным источникам) продолжать истребление киргизов.
Русской буржуазии, захватившей временно власть в лице Временного правительства и его Туркестанского комитета, вовсе не в интересах было приостанавливание этого истребления и резни туземного населения со стороны карательных отрядов и вооруженного кулачества, которых благословил еще вначале Куропаткин.
“Охотничьи” выезды крестьян и карательных отрядов в киргизские аулы, истребление последних, пригон беспрерывно скота и привоз разных имуществ продолжались с успехом при Временном правительстве. Образовавшиеся в районах восстания местные комитеты Врем[енного] прав [ительства ] из русских чинов и крестьянских кулаков с частичным включением в свой состав отдельных торговых и байских элементов, официально руководили этим грабежом туземных масс. Например, в Меркенском районе Аулие-Атинского уезда, где восстание имело довольно сильный размер, крестьяне сел. Мерке, Ново-Троицкого, Чалдовара, Кара-Балты и т. д. под руководством Меркен-ского комитета во главе с начальником местной почтово-телегр[афной] конторы при участии в комитете киргизских живодеров (К. Адильбеков и другие), продолжали грабить население, накладывая огромные контрибуции на каждую волость. Только организовавшиеся тогда представители киргизской бедноты и революционной киргизской молодежи, вошедшие в большевистскую организацию, в контакте с представителями Совета солд[атских] и раб[очих] депутатов свергнули этот комитет и до некоторой степени обуздали кулацкое засилье.
Буржуазно-националистическая интеллигенция, устраивающая тогда всякие шумные краевые съезды, имущая верхушка туземцев, организовавшиеся в “Шура-и-Исла-мия”56, “Центральный мусульманский совет”, “Коканд-скую автономию”, особенно горячо не интересовались этими происходившими событиями в Джетысуйской и Сыр-Дарьинской областях. Были, правда, единичные случаи командировки, и то с согласия Тур[кестанского] ком[итета] Временного] правительства, своих представителей в Семиречье (например, посылка групп киргизских интеллигентов от “Цент. мус. совета”), но никаких результатов от этих мер не получалось.
Устроенная туземными прогрессистами манифестация 18 августа в г. Ташкенте с протестом против продолжавшейся резни в Семиречье1*, также не достигла никаких целей. Буржуазно-националистической интеллигенции, сотрудничавшей с Врем[енным] прав [ительством ], вообще говоря, чужды были непосредственные интересы народных низов. Перед ней тогда стояли вопросы власти, взаимоотношения с Врем[енным] правит[ельством], укрепление своего положения и т. д., а социальные интересы трудящихся стояли в стороне.
Поэтому-то объясняется выступление этой национально-буржуазной интеллигенции против советской власти тогда путем организации “Кокандской автономии”, Алаш-Орды и т. д., в союзе с Колчаком, вхождением в “Юго-Восточный союз”57 ген. Каледина и т. д.
В начальный период советской власти, благодаря слабости ее в Туркестане, борьбы на окружавших кольцом Советский Туркестан фронтах, отнимавших всю энергию и внимание, то же бывшее переселенческое кулачество массами записывалось, главным образом, в партию левых эсеров и стремилось захватить местную власть в районах переселенческих в свои руки, для того, чтобы использовать советскую власть в целях продолжения своего заси-лия над беднейшими слоями кочевого населения. Среди самого туземного населения бывшие волостные, бии и другие агенты бывшей царской администрации вступили в союз с этим кулачеством, чтобы под разными мотивами продолжать грабеж бедноты.
Но тем не менее, советские организации на местах, при поддержке киргизской и крестьянской (хотя последней было мало) бедноты уже, где возможно, давали надлежащий отпор этому кулацкому разгулу. Начиная с 1919 г., в связи с одержанными победам на фронтах в борьбе с
1*Речь идет о продолжавшихся насилиях над возвращавшимися на родину казахами и киргизами, бежавшими в 1916 г.
контрреволюцией и укреплением советской власти и компартии в Туркестане, последние принимают уже серьезные меры к ликвидации окончательно последствий восстания 1916 г. и приостанавливают всякие бесчинства в бывших переселенческих районах (посылка комиссии по помощи киргизам-беженцам из Китая, наделения их землей, разоружение кулачества и т. д.).
В 1920—21 гг. проводится решительно земельная реформа по директивам ЦК РКП и ВЦИК, закрепляет это успокоение.
История Февральской и Октябрьской революции в Туркестане, мероприятия советской власти по изживанию наследия царского строя и патриархально-феодальных отношений среди туземного населения, разрешение земельного вопроса, поднятие сельского хозяйства и скотоводства, укрепление организаций бедноты, советской власти и партии среди туземного населения — все это составляет отдельную самостоятельную тему.
Ввиду чего мы на этом и закончим очерки истории восстания туземцев Туркестана в 1916 г. и его основных причин.