К 23 МАЯ в Петропавловск прибыло два эшелона чехов: один - интендантский, другой - артиллерийский. Они должны были следовать по Транссибирской магистрали на Дальний Восток. Империалистические круги и внутренняя реакция решили использовать их на этом пути для свержения власти Советов. Основная масса офицеров и солдат корпуса была настроена контрреволюционно. Советское правительство Сибири и Западно-Сибирский штаб Красной Армии распорядились о разоружении чешских эшелонов, а Сибирь объявили на военном положении.

 

Но через станцию Петропавловск почти ежедневно шли и шли поезда хорошо отмобилизованных чехословацких войск.

 

Их пропускали в сторону Омска беспрепятственно, не разоружая. Указание Центросибири о военном положении тоже долго не выполнялось. К этому времени в Петропавловске были известны директивы Советского правительства о создании подразделений Красной Армии.

 

Но с выполнением и этой директивы Петропавловский Совдеп не спешил. Местные вооруженные силы составляли малочисленные, слабо вооруженные и плохо обученные отряды Красной гвардии, небольшой Витебский продотряд, занятый заготовками, вывозкой и сопровождением продовольствия в центр Советской России, и два неукомплектованных подразделения Красной Армии. Боеспособность всех этих сил была крайне низкой. Организация военного дела в Петропавловске была поставлена неудовлетворительно. В итоге и Совдепу, и чешскому командованию было ясно, что в Петропавловске некому принудить чехов к разоружению.

 

В конце мая угроза Советской власти со стороны чехословаков стала еще более возрастать. На станции Петропавловск сосредоточилось уже три эшелона враждебно настроенных войск. Оперативная группа, созданная Совдепом, только теперь решила разоружить их. Один эшелон демонстративно не подчинился местным властям. Под угрозой расстрела чехи принудили машиниста вести эшелон в сторону Омска. Чтобы другие не последовали за ними, Совдеп по требованию Омского руководства распорядился разобрать железнодорожный путь в районе станции Булаево и Петухово. На дороге приостановилось всякое движение. Отряды омских рабочих уже 25 мая вели настоящий бой против чехословаков, пытавшихся захватить Омск.

 

Петропавловские руководители не могли не знать, что в те дни чехи уже свергли Советскую власть в Пензе, Сызрани, Новониколаевске и некоторых других городах по Транссибирской магистрали. И тем не менее к явно уклонявшимся от разоружения чехословакам была проявлена чрезмерная деликатность. Они бесцеремонно отказались подчиниться и начали провоцировать Совдеп на вооруженный конфликт. Их патрули расхаживали по городу, заносчиво обращались к красногвардейцам, получив разрешение в своей части на применение оружия ’’для самозащиты”, недостойно вели себя по отношению к женщинам. На этой почве 25-26 мая в городе произошло несколько инцидентов: перестрелки между чешскими патрулями и дежурными группами красногвардейцев, 28 мая чешский патруль не без ведома своих командиров бросил бомбу в здание бывшего штаба Красной гвардии. Видимо, метавшие гранату не знали, что за день до того штаб переехал в другое здание, и от взрыва никто не пострадал. Чтобы вызвать панику и неуверенность в городе, революционеры распространили слухи, что к городу идут сильные отряды казаков Анненкова и Дутова. И вот только тогда городской отдел охраны во главе с И. Д. Дубыниным, B.C. Трацевским и Заикиным объявил Петропавловск на военном положении. И Совдеп, наконец-то, по примеру Омска, но с большим опозданием приступил к мобилизации сил на отпор возможному выступлению чехословаков.

 

Что же было сделано перед лицом явной опасности?

 

Красногвардейские отряды были срочно переведены на казарменное положение. Основная масса красногвардейцев была сконцентрирована на консервном заводе вблизи чешских эшелонов, стоявших на заводской ветке. Конный эскадрон разместили на меновом дворе (современная территория завода МЛД). Красноармейскую роту поставили на Воскресенской (ныне Октябрьской) площади, как заслон от Подгорья. Однако связи между подразделениями фактически не было никакой. Немногочисленные силы защитников города были разобщены. Продуманного плана обороны города не имелось. Чехословацкому командованию эшелонов не трудно было увидеть поспешность оборонительных мер и ошибки Совдепа. Но оно все же побаивалось вооруженного отпора решительно настроенных красногвардейцев и потому предприняло коварную уловку: начало переговоры с представителями Совдепа. Чехам нужно было время для уточнения сил обороны города и разработки плана совместного выступления с контрреволюционными группами города и казачьей дружиной Подгорья. Свою ’’лепту” в дезориентацию Петропавловского Совдепа внесла и французская военная миссия, прибывшая в город 28 мая. Она заверила петропавловские власти, что будет содействовать мирному урегулированию конфликта с чехами. Миссию усадили в автомобили и в сопровождении члена Совдепа любезно отправили в Омск.

 

Следует отметить, что в Петропавловском Совдепе не было единства по вопросу защиты города. Одни депутаты требовали решительных мер по разоружению чехословаков. Другие, а их было большинство, во главе с И. Дубыниным, склонны были верить лживым обещаниям командования эшелонов, якобы ждущих приказа своих верхов. Третьи проявляли полное благодушие, уверовав, что вот-вот свершится мировая революция и чехи сами бросят оружие и поспешат на свою родину. 29 мая отдел охраны города совершает роковую ошибку: снимает осадное положение, красногвардейцев и красноармейцев распускает из казарм по домам, хотя в этот же день чехи захватили железнодорожный телеграф и фактически хозяйничали на нем дезорганизуя диспетчерскую службу отделения дороги.

 

А в город приходили новые и новые страшные вести: чехословаки свергли Советскую власть в Челябинске, Мариинске, в нескольких городах Сибири и Поволжья. Было яснее ясного, что судьба Петропавловска висит на волоске. Надо было принимать самые экстренные меры, укреплять, а не ослаблять оборону города и уезда, поставить под ружье рабочих предприятий, призвать на помощь сельчан. Вечером 31 мая состоялось бурное заседание Совдепа и городского отдела охраны. Все понимали высокою степень опасности, но оценивали ее каждый по-своему. Словопрения затянулись до полуночи. Ааз, Пучкарев, Казачков, Левченко и некоторые члены Совдепа требовали строгих мер. Заикин, председательствовавший на заседании, колебался. Но в конце обсуждения вопроса он согласился с мнением Дубынина. Руководитель петропавловских большевиков, подводя итоги заседанию, произнес такую фразу: "Обойдемся без крови!”. Договорились ждать директивы из Омска, а чтобы ускорить решение вопроса, направить туда своего посланца. Участники бесплодного разговора разошлись по домам.

 

Дубынин уходил из Совдепа, видимо, одним из последних. Ф.К. Юрасов вспоминает: ”В ночь на 31 мая мне было поручено подготовить 20 лошадей для разъездов, так как в городе было тревожно. Я зашел в Совдеп, где сидела тройка... Дубынин, Голубов и Щеглов из Омска и доложил, что лошади поданы. Дубынин встал, прошелся по комнате, помедлив, как будто что-то обдумывая, сказал:

 

- Сегодня лошади не понадобятся, посланы представители в Омск. От нас Сумин, от чехов - полковник, до возвращения которых враждебных выступлений не будет. Можешь идти отдыхать”.

 

Дубынин ошибся. В противоположность большевикам контрреволюция явно жаждала крови. И в числе первых жертв ее кровавого террора оказался сам Дубынин, зверски убитый через 10 дней после того памятного заседания Совдепа. Понимал ли он, что чехи готовили свой мятеж не потому, что их задержали и требовали, разоружения, а потому, что они имели на то приказ? Ответ на этот вопрос Дубынин теперь уже не даст, и обвинять его в доверчивости излишне. Как мог, он до последней минуты жизни с честью выполнял свой долг.

 

В первые же дни после белогвардейского переворота в Петропавловске было арестовано свыше тысячи человек. По утрам выстрелы доносились только с северной стороны города -из Пятого лога, где белогвардейцы систематически уничтожали свои жертвы. Одна из первых групп, асстрелянных вместе с Дубыниным, состояла из 22 партийных и советских работников. Но не только здесь чинилась расправа над революционерами. Группа венгров-интернационалистов пала за городом по пути в Асаново. Еще одна группа арестованных членов Совдепа, рабочих и красноармейцев была зарублена конвойными казаками северо-восточнее Петропавловска. Эскадрон красных конников порублен в Германовской заимке. Братские и одиночные могилы жертв контрреволюции крестьян известны во многих селах области. Еще больше арестованных приговаривалось белой охранкой к большим срокам тюремного заключения, а затем отправлялось в "вагонах смерти” на восток.

 

В Северном Казахстане, как и на всей территории, захваченной мятежниками, белогвардейцы восстановили старые дореволюционные порядки. Через некоторое время Омск стал столицей белогвардейщины, а Петропавловск - ее военной казармой.

 

Советская власть жила здесь всего несколько месяцев. Она не окрепла и не успела многое дать трудящимся, как их собственная власть.

 

Что же принесла рабочим и крестьянам петропавловского Приишимья "новая” сибирская власть? Вот отдельные указы и директивы белогвардейцев: обнародованы состав Временного сибирского правительства, в нем не оказалось ни одного рабочего, ни одного крестьянина; были отменены все декреты и законодательные акты Советской власти, во всей области объявлено военное положение, используемое для беззаконий и произвола; восстановлены царские судебные учреждения, объявлено о принудительной мобилизации в армию, введена смертная казнь.

 

Для видимости белогвардейцы поначалу поговаривали даже о развитии демократии. В Петропавловске они восстановили городскую думу, избранную еще в 1913 г. по имущественному ценз. Вступительной речью думу благословил на добрые дела казачий полковник Волков, поздравило командование чешских войск, а организаторами ее восстановления выступили местные эсеры. Они же ее и возглавили. Вот круг думских забот. 23 февраля 1919 г. на ее заседании разгорелись дебаты. Ораторы долго упражнялись в красноречии, спорили и ругались. А обсуждался вопрос ”О постройке глинобитной сторожки для лесного стражника”. Дело в том, что на нее ассигновали около 12 тыс. рублей. Поэтому и спорили дельцы думские, авось, перепадет куш. Также решались и другие вопросы: о поставках винной посуды, о сиротских домах, о леднике при больнице. Каждый заседатель думы выискивал пути, чтобы присвоить побольше барышей из казенных заказов.

 

Кроме множества ’’законов” и ’’декретов”, новая сибирская власть опубликовала приказы, распоряжения, указания такого характера: взыскать недоимки с крестьян за 1914-1918 гг., срок - три дня; обложить всех жителей налогом на содержание милиции; взимать земский сбор за скот, за землю, за инвентарь, за денежные сбережения и имущество по окладным листам и без них; установить гербовый сбор и т. д. За неповиновение следовала кара - смертная казнь.

 

Наряду с налогами требовалось исполнять десятки разорительных повинностей, в том числе поставки коней, средств гужтранспорта, сбруи, сена, фуража, военной формы, теплой одежды и главное - продовольствия. За неповиновение - смертная казнь. Сдать оружие, сукно солдатское, кожу яловую, подковы, не носить одежду военного покроя и другое, что пригодится на содержание белой армии. За неповиновение -смертная казнь.

 

Все эти материальные поборы, сопровождавшиеся открытым грабежом, взяточничеством, угрозами смертной казни тяжелым прессом ложились на трудящихся города и деревни, подрывали и без того их шаткое хозяйство.

 

Но более всего вызывала недовольство народных масс мобилизация в белую армию. Первоначально белогвардейские власти рассчитывали на активное привлечение в армию добровольцев. И пока население не распознало подлинного лица новых правителей, таковые находились. Откликнулись молодые, неопытные казачьи сынки из богатых семей. Основная масса рабочих и крестьян, не принимая чуждых ей целей войны, решительно воспротивилась идти в белую армию. Тогда власти спешно созвали названный ими чрезвычайным уездный земский съезд. Делегатов, прибывших в Петропавловск, тепло встретили, одарили. Власти не скупились на обещания, заверения и подачки, лишь бы съезд дал согласие на призыв новобранцев. Однако уговоры и посулы и тут не возымели действия, большинство делегатов не высказывалось ни за, ни против мобилизации. А как можно было иначе протестовать в условиях разрастающегося белого террора.

 

За декаду до земского съезда с таким же результатом прошел съезд казаков 21 станицы уезда. Уж как только ни старался генерал Ефтин, специально приехавший на съезд из Омска. Выступал он перед делегатами несколько раз. Вначале разъяснял потребности армии и войны, потом умолял дать новобранцев, затем требовал и даже стал угрожать всякими карами. Но большинство казаков не уступило генералу. Смело выступили против призыва делегаты Миролюбовской, Бога-тинской, Казанской и Надеждинской станиц. За ними шли представители других станиц. Тогда Ефтин ухитрился протолкнуть решение о призыве без голосования, а в протоколе было написано: "Настоящий договор принят единогласно при 6-ти воздержавшихся". Других собраний и съездов проводить не стали. 20 июня казаки из формируемого в Петропавловске Сибирского казачьего полка, собравшись на общее собрание, заявили, что призыв в армию они отвергают, добровольцами себя не считают и распоряжения войскового начальника вследствие этого обязательными для себя не признают. Разгневанное белое начальство вопреки воле народа объявило о принудительных мерах набора в армию.

 

Но осуществить мобилизацию было не так-то просто. Во многих селах "не оказалось” списков призывных возрастов. В волостях отсутствовал мобилизационный аппарат. Часто "не находилось” даже подходящего помещения для призывной работы. Крестьянство явно саботировало важнейшее мероприятие властей.

 

Началось массовое укрытие призываемых, а среди призванных - дезертирство. В ответ правительство стало создавать карательные отряды. Обстановка в уезде быстро накалялась. Уже через месяц после переворота один из чехословацких прапорщиков докладывал своему начальству: "Обстановка в Петропавловске ухудшается со дня на день. Несмотря на то, что воинская организация не имеет здесь никакого успеха и что казаки отказываются идти на фронт, организаций для безопасности пока никаких нет. Были два случая нападения на наших людей...”.

 

Белогвардейский комендант Петропавловска в августе 1918

 

г. предупреждал следственную комиссию, что в городе готовится заговор. Неповиновение властям проявляют железнодорожники, типографские рабочие, кожевенники, рабочая молодежь. Белогвардейская верхушка и их иностранные хозяева почувствовали себя неуютно. Без колебания они пошли на всемерное ужесточение и без того сурового режима репрессий.

 

Господство колчаковцев привело к невиданному в Приишимье обнищанию народных масс как в городе, так и в деревне. Экономическое положение в крае было тяжелейшим.

 

Цена на хлеб в начале 1919 г. поднялась на 529%. А вот зарплата рабочих почти не увеличилась. Колчак начал выпускать деньги, которые никем серьезно не принимались в расчет. Средства трудящихся усиленно выкачивались винной монополией. Доходы казны от торговли водкой возросли с августа 1918 г. по январь 1919 г. на 2600%. Вследствие инфляции на Петропавловском базаре пуд зерна стоил мешок обесцененных колчаковских денег.

 

Значительные изменения произошли в социальном составе населения уезда и особенно города. Еще в дореволюционный период наблюдался большой наплыв разорившихся переселенцев. Затем в край хлынула волна беженцев из западных районов, опустошенных первой мировой войной. С приходом к власти колчаковцев в Приишимье потянулось дворянство, купечество, буржуазное чиновничество, спасавшиеся от революционной бури. Уже в зиму 1918-1919 гг. Колчакия превратилась в скопище бывших аристократов-беженцев, не умеющих работать, но претендующих на былую роскошь. Муравейником злых, голодных, разорившихся и опустившихся вчерашних помещиков, заводчиков, купцов, чиновников стал и Петропавловск: сотни этих изгоев судьбы частью с исковерканной психологией - недавних баловней жизни - перебивались с кваса на чай. Они сполна испили горькую чашу отверженных революцией и ставших лишними в обществе. Голодные, лишенные уюта и тепла, озлобленные на революционный народ, эти люди внесли свою долю в супержестокость колчаковщины. Практически лишившись средств существования, они не потеряли аристократической спеси и чувства превосходства над толпой.

 

Характерная особенность местной белой эмиграции в том, что среди бежавших под ’’крылышко” Колчака было очень мало людей высокообразованных и культурных, но абсолютно преобладало чиновничество, офицеры из низов и коммерсанты всех мастей. В итоге в Петропавловске возникла невиданная здесь ранее концентрация людских масс от бывших банкиров, включая крестьян-переселенцев, казахов-шаруа, гонимых войной рабочих, хозяйственно неустроенных, материально необеспеченных. Предложение рабочей силы во много раз превышало спрос на нее, а уходить на заработки честным труженикам было некуда.

 

В первые же месяцы господства белогвардейцев в Петропавловск вернулись прежние владельцы недвижимого имущества. Но предприятия, возвращенные заводчикам, в большинстве своем бездействовали. Чтобы пустить заводы в ход, нужны были солидные кредиты и займы. А кто их мог дать? Сибирское белогвардейское правительство основные средства вкладывало в содержание и вооружение огромной армии. Свободный рынок был крайне узким и оперировал не куплей-продажей, а натуральным товарообменом, так как деньги ничего не значили. На действующих заводах и фабриках, выполняющих заказы колчаковской армии, был установлен бесчеловечный режим эксплуатации. Протесты против него силой армии пресекались по законам военного времени. Однако белые власти были равнодушны к предпринимателям, производящим гражданскую продукцию. В условиях разрухи их владельцы вынуждены были как-то бороться за выживание. Но довоенный уровень эксплуатации с 13-15-часовым рабочим днем был теперь невозможен. Петропавловский пролетарий после революции оказался совершенно другим. Рабочие стали более требовательны к предпринимателям в материальном обеспечении и создании условий труда. Наглядный пример тому - забастовка печатников в Петропавловской типографии, которая длилась почти полгода.

 

А в приишимской деревне? Белогвардейское хозяйничание в селах уезда до предала усугубило положение русских крестьян, казаков и кочевников-казахов. Непрерывные мобилизации призывников истощили рабочую силу. Основными работниками в доме стали женщины и старики. Реквизиции лошадей, скота и хлеба на содержание белой армии вконец подорвали материальную базу крестьянского хозяйства. Приобрести серп, косу, лопату, самый немудреный хозяйственный инвентарь было невозможно. Некому, не на чем и нечем было пахать, сеять, убирать урожай. И вот тут-то некоторые крестьяне Явлении, Медвежки, Боголюбова обратились к испытанным еще весной 1918 г. примитивным формам крестьянской коопераций. Три, четыре, пять семей по признакам родства или соседства начали объединяться в коллективы, похожие на ТОЗы - товарищества по совместной обработке земли. Такая самоорганизация крестьянской бедноты позволила им хоть худо-бедно, но как-то пережить черные дни колчаковщины. Однако основная масса северо-казахстанских крестьян пролетаризировалась, нищала и от военных поборов колчаковских властей и грабежей деревенских богатеев. А если учесть, что почти полтора года белогвардейского режима приишимская земля плохо обрабатывалась и потому давала низкие урожаи, на засеянных клочках земли процветали сорняки, в скотных дворах свирепствовали эпидемии, то краски идиллической картины "богатого и сытого сибирского крестьянина" выглядели теперь сильно поблекшими,

 

Естественно, что в этой невыносимой обстановке с часу на час росло недовольство и возмущение колчаковскими порядками самых широких слоев населения: рабочих, казахской и русской бедноты, разорившйхся казачьих семей в станицах и мещан в городе. Уже в августе-сентябре 1918 г. они начали прозревать. На консервном и кожевенном заводах, среди железнодорожников, в городской рабочей слободке, даже в лагере военнопленных мадьяр и немцев, в городской тюрьме среди заключенных появились нелегальные большевистские группы. Партячейка возникла в автоотряде и ремонтной мастерской. В условиях репрессий, развитой сети осведомителей белой контрразведки большевистское подполье настойчиво собирало силы Используя "крышу" профсоюзов, удалось выпустить восемь номеров легальной газеты "Рабочий”, создать рабочее просветительское общество. Из подполья большевики предпринимали меры для распространения своего влияния не только на рабочих, но и на городскую интеллигенцию, на крестьянскую бедноту уезда, передовых представителей казахского аула. Призывы подпольщиков доходили до казачьих станиц, проникали и в солдатскую среду колчаковской армии.

 

Белогвардейской охранке не раз удавалось выследить и схватить отдельных революционеров, громить подпольные ячейки большевиков. Например, с помощью провокатора была раскрыта подпольная организация в тюрьме. Ее члены Ф. Ааз, М. Комаров, В. Кравченко, А. Петухов и другие во главе с организатором М. Курнаковым были расстреляны. Белогвардейская разведка учинила расправу над А. Утиным-Петровым - членом Уральского обкома партии, работавшим среди железнодорожников, П. Котовым (М. В. Карамзиным) - посланцем омских большевиков, И. Барковым - руководителем большевистского подполья в городе, П. Зайцевым - работавшим среди солдатских масс колчаковской воинской части.

 

Активно включалась в подпольную деятельность учащаяся молодежь, организованная в кружки. В числе молодых борцов были П. Сафронов, Д. Резвущкин, А. Бочагов, И. Шпрыгин, А. Южаков, Н. Баталова, К. Аксенова и другие юноши и девушки. Несмотря на репрессии ряды подпольщиков непрерывно росли. И неслучайно один из лидеров Временного сибирского правительства признал, что белогвардейцам не удалось изжить большевизм из рабочей психологии.

 

Крутому повороту трудящихся в сторону Советской власти способствовали прежде всего и больше всех сами колчаковцы, установившие бесчеловечный жесткий режим как в городе, так и на селе. Самочинство и произвол офицерства не знали предела. Например, люто свирепствовали военные чиновники канцелярии Волкова. Это были отъявленные мастера расстрелов. На изуверствах специализировались казачьи сотни атамана Анненкова.

 

Разбойным налетом на Омский казачий собор атаман выкрал знамя Ермака, доставил его в свой штаб в Петропавловском Подгорье и, изображая себя преемником покорителя Сибири, под его стягом принимал клятву головорезов. Земля стонала от его разбоев. Даже генерал Георгиевский - командующий войсками Петропавловского округа - жаловался сибирскому правительству на безобразия и насильничанье анненковцев.

 

Колчаковщина вызвала глубокую нравственную деградацию в обществе.

 

После февраля 1917 г. вплоть до свержения власти Советов в Петропавловском уезде заметное оживление проявилось в культурной жизни североказахстанцев. В ряде мест начали создаваться избы-читальни, очаги самодеятельного искусства, особенно драмкружки, хоровые коллективы, появились новые обряды, народ потянулся к грамотности, при школах возникли первые ликбезы, даже в далекие села начала проникать периодическая печать. Белогвардейские власти увидели в народном п росвещен и и крамолу большевизма и разгромили очаги культуры. Петропавловский театр драмы фактически был превращен в клуб белогвардейского офицерства. Содержание работы театра и поведение разгулявшихся белых офицеров в театре вызвало возмущение передовой интеллигенции города. Еще более неприглядным очагом бескультурья стал местный синематограф, прадедушка современных кинотеатров.

 

Как до революции, так и, при колчаковщине, абсолютное большинство рабочих Петропавловска, а тем более крестьян уезда не имели возможности приобщиться к передовой культуре. Местные власти и предприниматели никогда всерьез не помышляли не только об окультуривании рабочей силы, но даже о повышении профессионального уровня рабочих, выгодного и для промышленного развития края. Провинциально-обывательская местная буржуазия и сама-то по-настоящему не проявляла особого стремления к буржуазно-революционным преобразованиям в Северном Казахстане. Лишь небольшая группа "левых” представителей буржуазии - кадеты - пышно рассуждала на митингах о переустройстве общества. Но как это сделать - не знали, и потому часто подключались к мероприятиям местных эсеров. В кадетской организации состояли и финансировали ее известные купцы Черемисинов, Ногаткин, Мазаев, Казанцев. Идейным отцом петропавловских кадетов был Бокаушин - директор кадетского бюллетеня, организационным заправилой - известный черносотенец Ясионовский, а главным оратором - юрист, мировой судья Сосунов.

 

Наиболее деятельной и самой многочисленной была петропавловская организация эсеров. Это старейшая в Северном Казахстане политическая группировка мелкобуржуазного толка. Одним из ее организаторов был врач Л. Кузнецов. Легальным органом эсеров ряд лет служила формально беспартийная Либеральная газета ”Приишимье”, но с декабря 1916 г. эсеры Петропавловска учредили собственную партийную газету "Степная речь”. Но если до 1917 г. местные эсеры по вопросам политической деятельности вступали в блок с революционно-демократическими силами, то с победой Октября они заняли открыто враждебные позиции по отношению к РСДРП и особенно большевикам. Они приняли активное участие в свержении Советской власти в Северном Казахстане. Одобрили интервенцию в нашем крае. Участвовали в развязывании террора против деятелей Петропавловского Совдепа. Приветствовали приход к власти Колчака. Но, став диктатором, адмирал не нуждался в помощи контрреволюционных эсеровских лакеев. В конце ноября 1918 г. колчаковцы подвергли репрессиям и петропавловскую эсеровскую организацию: закрыли ее газету, подвергли аресту ее лидеров. Это ничему не научило прислужников буржуазии. Вплоть до роспуска партии многие эсеры оставались рьяными врагами большевиков, разделившись на мелкие мертворожденные группировки левых эсеров, народных социалистов, "Объединения трудового народа”, партии "Единство". Недобрую память о себе оставили местные лидеры эсеров Мурашко, Богомолов.

 

В местном лагере соглашателей с буржуазией мощной силой были меньшевики. Меньшевики порвали связи с большевиками, блокировались с правыми эсерами, пошли на услужение сибирскому белогвардейскому правительству и разделили судьбу эсеров.

 

В период гражданской войны в городе действовали некоторые национальные парторганизации. Среди них: "Украинская Рада", "Алаш", "Милле-Шуро". Все они на первых порах разделяли идеи белого движения, пытались на этой основе отражать интересы местных украинских, казахских, татарских национальных движений, но колчаковское руководство, соглашаясь с их существованием, отвергло любые попытки решения национального вопроса как проблемы автономии.

 

Кроме того, в Петропавловске действовали некоторые группировки внепартийного типа, открыто поддерживавшие режим Колчака: "Союз торгово-промышленных служащих”, "Союз увечных воинов", "Союз православных христиан” и другие.