Алма-Ата 1950-х годов жила своей особой жизнью. Все здесь казалось юному пришельцу из аула необычным и изумительным: утопающие в зелени тенистые улицы, журчащие арыки, высившийся над городом сахарноголовый Алатау, звон проезжающих трамваев, филармония, театры, базары и рынки.

 

По прибытии в столицу, Герольд первым делом отправился не на Пролетарскую - 10, как ему наказывали в комендатуре, а в Государственный университет им. Кирова. Но в главном ВУЗе республики посоветовали поступить в пединститут на русско-казахское отделение литературного факультета, ибо Г ерольд окончил казахскую школу, ему, мол и карты в руки. Конкурс для поступления на литфак в КазПИ был большим, экзамены - суровыми, но не для абитуриента Бельгера. Интеллектуальный, общительный юноша сразу обрел популярность среди абитуриентов, он с легкостью сдал экзамены, на “отлично” написал сочинение и диктант. Никто не подозревал, что эти легкость и беспечность скрывали терзания и страх - в любой момент поступлению в институт мог помешать приход коменданта из Пролетарской - 10. Нарушивший предписание отметиться в комендатуре Герольд по пути в институт избегал встречных милиционеров, и это двойственное положение побудило его с большей решимостью готовиться к экзаменам, дабы скорее обрести статус студента. На устном экзамене по литературе главными экзаменаторами были доцент Ефим Иосифович Ландау и две преподавательницы - специалисты по русскому языку. Ответы абитуриента Бельгера, говорящего со странным акцентом, и чудовищно “окающего”, как подчеркивали преподавательницы, покорили литературоведа Ефима Иосифовича - начитанный, любознательный юноша из глубинки регулярно читал “Новый мир”, был сведущ в последних литературных новинках и в произведениях Ильи Эренбурга, чье творчество исследовал сам Ландау. Опрос абитуриента более походил на увлеченную беседу, после чего Ефим Иосифович решительно настаивал на оценке “отлично”, но коллеги, приняв во внимание акцент юноши, его “окающую” речь, настояли на оценке четыре. С превосходными результатами - четыре “пятерки” и одна “четверка”, Герольд был на втором месте по количеству баллов. Он не сомневался в своей победе, когда в момент зачисления стоял среди ребят перед кабинетом ректора, ожидая вызова приемной комиссии. Недоразумения начались почти сразу: абитуриента Бельгера должны были пригласить вторым по счету, но в кабинет ректора института пригласили претендентов с пятерками, четверками и даже с тройками. Когда перед комиссией предстал последний 24-й человек, Г ерольд уже не сомневался: повторяется прошлогодняя карагандинская история. Распахнув двери, юноша в смятении ринулся в кабинет, там за длинным столом во главе комиссии сидел директор института, Герой Советского Союза Малик Габдуллин. Члены комиссии с изумлением воззрились на раскрасневшегося от возмущения хрупкого юнца на костылях. Устремив на Габдуллина гневный взгляд серых глаз, Герольд воскликнул на казахском языке:

 

- Маке, как это понимать? Может, вы и воевали на войне с немцами, но я не из числа этих немцев!

 

Ректор ошеломленно глядел на готового вот-вот разрыдаться от обиды юношу, и глухо ответил на казахском:

 

- Айналайын, тут я не могу ничего поделать. Такое указание...

 

- Как?! Вы же Герой... Будьте смелей, нарушьте это указание.

 

- Не имею права, - произнес ректор. - Сходи в министерство. Если там дадут разрешение, я приму тебя...

 

Не медля ни минуты, Герольд и большая группа поддержки из друзей-однокурсников со всего потока отправились в Министерство образования отстаивать справедливость. Делегация прибыла в послеобеденное время - министра на месте не оказалось. Не слыша протесты секретаря, Бельгер ринулся к замминистру Айманову. Застигнутый врасплох Айманов, молча выслушал дерзкого визитера и лишь посоветовал смириться, а на следующий год приехать снова:

 

- Заман өзгермей түрмайды ғой, келесі жылы келерсің.

 

Бельгер ответил по-казахски:

 

- Агай, подобные советы и нравоучения положите к себе в карман. - С этими словами он резко развернулся и ушел, слыша вслед растерянное:

 

- Как, как... Что ты сказал?..

 

В этот нелегкий момент жизни, бросивший вызов судьбе Г ерольд четко решил для себя - он сделает все возможное, и с имевшимися оценками юноша обошел КазГУ, институт иностранных языков, еще два-три ВУЗа. Но напрасно. Вечером, уставший и вконец измученный Г ерольд вернулся в общежитие, служившее ему временным приютом, но и там его ждал удар - комендант общежития выселил жильца.

 

Жаждущий справедливости Герольд принимается с удвоенной энергией писать письма в Верховный Совет, к депутатам, взывая к справедливости, посылает многочисленные письма с уведомлением в высшие инстанции, одновременно он решается обратиться к давнему другу своего отца - Анатолию Федоровичу Шалову. Живший в Алма-Ате Анатолий Федорович, в 1954 году занимал высокий пост второго секретаря ЦК комсомола. На квартиру к Шалову Г ерольд Бельгер отправился со своим другом Аяном Абдрахмановым, но хозяина дома не застал. Супруга любезно предложила гостям дождаться хозяина. В прохладной и уютной гостиной Герольд провел долгие часы ожидания, наполненные тягостными, тревожными переживаниями и мучительными размышлениями о своей дальнейшей судьбе. Пришел Анатолий Федорович, и земляки с ходу заговорили на родном для них казахском языке. Узнав о беде Герольда, Шалов, не колеблясь, согласился помочь юному другу и дал четкое указание прибыть в понедельник, к 9 утра в здание ЦК комсомола. А деликатный Герольд, умолчал о своем выселении из общежития. В ожидании понедельника блуждал по улицам Алма-Аты два дня, избегая встречных милиционеров и терзаясь неизвестностью. Одну ночь он провел в общежитии у друга - староста группы Ерик Джамалиденов по товарищески уступил другу койку, вторую ночь заночевал у доброй старушки близ парка 28 гвардейцев-панфиловцев. В долгожданный день, ни свет, ни заря, Герольд Бельгер уже стоял у здания ЦК ЛKCM Казахстана задолго до назначенного часа.

 

Взяв на себя немалую ответственность, Шалов уже провел к тому времени подготовительную работу. И в своем кабинете, усадив Герольда напротив себя, он связался с министром образования по телефону. Он говорил по-казахски. В беседе он вверил заботам министра дальнейшую судьбу юного друга и министр, уважительно именующий Анатолия Федоровича не иначе как Анеке, дал согласие. Отправляя Бельгера к министру, Анатолий Федорович изрек: “Ответственность беру на себя”. Предусмотрительный Герольд по пути в министерство зашел в КазПИ и заблаговременно заручился справкой о своих вступительных оценках - он уже был научен горьким опытом в Караганде.

 

На приеме министр с ходу принялся уличать юношу во лжи и самоуверенности относительно хороших оценок. С безмолвным ликованием Г ерольд, ожидавший подобный выпад, предъявил изумленному взору министра справку об оценках из деканата. Министр восхищенно воздал должное расторопности и самостоятельности молодого человека, сказав по-казахски: “А ты прыткий малый... Ступай. Тебя утвердят...”

 

Радостный юноша устремился в КазПИ, там уже собрались сокурсники и наставники, поздравлявшие абитуриента Бельгера со вступлением в ряды студентов. Герольд многим из них пришелся по душе, потому многие искренне сопереживали его злоключениям. Оставался нерешенным один вопрос: где жить до начала занятий? Но и он вскоре решился. Многочисленные друзья Герольда из числа студентов уезжали на сельхозработы, они и предложили другу временно пожить в огромной комнате с семью кроватями. Здесь счастливцу предстояло пожить до октября, пока не начнутся занятия.

 

Став, как гласит казахская поговорка, сам себе “и бием и ходжой” новоиспеченный студент Герольд Бельгер, ясные сентябрьские дни, наполненные гулкой тишиной комнат, проводил за чтением книг, фиксировал в дневнике причудливые перипетии своей судьбы. Его письма домой были полны радости и надежд.

 

В один из дней уединение отшельника нарушил визит ректора института Малика Габдуллина. Юноша онемел, увидев в дверях солидного гостя, неожиданно веселым голосом спросившего по-казахски: “Эй, Балгер, ты в шахматы играешь?” Личность немца из казахского аула и талант юноши играть в шахматы с самого начала заинтересовали Габдуллина. Крайне смущенный добросердечным и непринужденным поведением высокого гостя - прославленного Героя Советского Союза, Г ерольд расставлял шахматные фигурки и лихорадочно раздумывал: как играть - всерьез или в поддавки. Сыграли честно, ибо Малик Габдуллин не терпел подвоха. Будущий ученик неоднократно победил учителя.

 

Ректор института и студент-первокурсник азартно сыграли несколько партий. Неожиданный шахматный турнир положил начало многолетней связи наставника и ученика. Удивительно непосредственный в общении, душевный Малик Габдуллин именовал юного друга - Балгером, Кереем, земляком, ибо сам был родом из Кокшетау, Северного Казахстана. Их встречи за шахматной доской длились, без малого, семь лет, пока Г ерольд обучался в институте и аспирантуре. Покровительствуя юноше, великодушный Маке делал вид, что абсолютно непричастен к свершаемым поступкам, хотя оказал юноше немало услуг. И тогда и позже.

 

К моменту начала долгожданных занятий в КазПИ, Герольд Бельгер обосновался в общежитии и сдружился с однокашниками казахами и немцами - впервые в истории КазПИ приняли пятерых юношей и девушек немецкой национальности. Все это говорило о начинавшихся либеральных веяниях в стране, хотя система комендатуры еще не была упразднена, но начало было положено, наступала “оттепель”.

 

Г ерольд с присущим ему увлечением погрузился в учебу. Но спокойствие прозрачных дней осени омрачали мысли о комендатуре, изрядно отравляя радость от вступления в ВУЗ. Стоял конец октября, минуло уже два месяца, как он прибыл в Алма-Ату, а юноша по-прежнему не навестил спецкомендатуру на Пролетарской, 10. Волна отвращения и возмущения поднималась в душе юноши всякий раз, когда он вспоминал об этом. Г ерольд понимал - рано или поздно бдительные органы разыщут его, не оставив дело на произвол судьбы. Он не имел паспорта и владел лишь удостоверением, где в графе “Особые отметки” было указано: спецпереселенец Г. К. Бельгер может проживать лишь в пределах Октябрьского района. Удостоверение, скрепленное черным штампом - “Каиновой печатью” тщательно скрывалось от взора других не ведавших, что с гражданскими документами благополучного с виду Герольда не все благополучно.

 

Юноша жадно поглощал знания, добросовестно посещая занятия, пока однажды на сводной лекции по марксизму-ленинизму за ним не пришли. На Пролетарской-10 он предстал перед хмурым, пожилым комендантом, разразившимся гневным криком. Побледневший Герольд невозмутимо выслушал тираду, из которой узнал, что явился причиной поднявшейся суматохи, после чего сдержанно произнес на казахском:

 

- Достаточно, агай. Вы напрасно возмущаетесь. Я уже пуганый. И так душа подкатилась к кончику носа. Делайте со мной что хотите. Каюсь, не пришел вовремя в комендатуру. Виноват.

 

Услышав чистейшую казахскую речь из уст немецкого юноши, комендант онемел. Придя в себя, он ошеломленно начал расспрашивать юношу. История жизни Герольда, выросшего среди казахов рода Атыгай, к коему принадлежал строгий комендант, вызвала искреннюю симпатию. После задушевной беседы на казахском языке, комендант подсказал, что “сняться” с учета комендатуры возможно при наличии характеристики на коммуниста Карла Бельгера и на комсомольца Герольда Бельгера и личного заявления Герольда, с подробным изложением смягчающих обстоятельств. Неожиданный благодетель лично взялся за дело, и вскоре документы были собраны. Так Герольд Бельгер стал одним из первых переселенцев, ушедшим из контроля комендатуры и обретшим полноценный “серпастый, молот-кастый” паспорт. Это было невыразимое счастье — обрести свободу ценой преодоления немыслимых трудностей, испытания страхом. Но венцом победы явилось понимание истины: “Свобода особенно дорога, когда ее нет. Когда она есть, ее не ценят”.

 

Имени своего благодетеля юноша так и не узнал, комендант пожелал остаться неизвестным, он сказал: “Я всего лишь один из казахов. А имя мое тебе ни к чему. Если сделал тебе добро, я рад”. Впоследствии казахский язык, принятый к сердцу как родной, сослужит юноше-немцу добрую службу не один раз. Уже через год институт спецучета “неблагонадежных народов” был ликвидирован. Эта скупая фраза для многих ничего не значит, для тех же, кто испытал унижения, пройдя через препоны властей, это означало приход к долгожданной свободе, освобождению Духа.

 

Окрыленный успехом, Герольд с усердием берется за учебу. В студенческие годы его отличала увлеченность и дотошность в постижении наук. Лишенный на периферии благ культурной жизни, он в одиночку, а порой с компанией ребят - выходцев из аулов окунается в атмосферу театров, библиотек, неоднократно с упоением слушает оперу “Кыз-Жибек” и “Абай”, подолгу пропадает в музеях, в филармонии, на книжных ярмарках. Особенно ему полюбились лекции молодого, увлеченного музыковеда Анатолия Кельберга. В парке имени 28 гвардейцев-панфиловцев (именуемом коренными горожанами по старинке - Парком Федерации), близ танцплощадки и шахматного клуба, располагался открытый лекторий, где каждый вечер устраивали концерты, балетные постановки, на них молодой выпускник Ленинградской консерватории Анатолий Кельберг, произнося вступительное слово, давал объяснение к тому или иному музыкальному произведению. Под впечатлением его выступлений и вдохновенных комментариев формировался у молодежи вкус, возрастала тяга к классической музыке, по сей день Герольд Бельгер считает лекции Анатолия Кель-берга одним из своих университетов.

 

Романтические увлечения в жизни серьезного юноши также имели место. Он охотно общается с девушками-одно-курсницами, находившими в нем умного и интересного собеседника. В этот период Герольд Бельгер встречает свою будущую супругу. Изящная девушка смешанных кровей по имени Раиса Хисматулина из группы “Б” литературного факультета страстно увлекалась театром. Она выросла в городе, имела свой круг знакомых и мало обращала внимания на нескладного однокашника Геру, а тот в свою очередь старательно скрывал свои чувства за нарочито шутливым тоном. Невзирая на соблазны студенческой поры, жаждущий знаний Герольд жадно читает книги. Он становится завсегдатаем публичной библиотеки и навсегда полюбит кропотливую работу в книжном царстве, где властвуют тишина и сосредоточенность. Уже с первого курса его привлекала научная жизнь. В любом из ВУЗов Алма-Аты, где проходила защита докторских и кандидатских диссертаций, на последнем ряду сидел худощавый юноша, сосредоточенно внимающий выступлениям будущих ученых, их оппонентов.

 

Студенческие годы Герольда Бельгера совпали с улучшением политической обстановки в стране и значительной либерализацией общества. В воздухе витали новые веяния. Люди становились раскованней. Из ссылок и лагерей возвращались выдающиеся казахские писатели, ученые, их имена и труды притягивали сведущего юношу. Для него они являли собой тип избранных, одолевших невзгоды в ГУЛАГЕ, к ним принадлежали Хамза Есенжанов, Зеин Шаш-кин, Мухамеджан Каратаев (впоследствии академик, критик, литературовед), его красочным лекциям по казахскому фольклору с особым вниманием и трепетом внимал Г ерольд вместе с иными студентами русско-казахского отделения. Юношу крайне занимали судьба и личности сильных духом людей, что отличало его от сверстников, безразличных к, подобного рода, вещам.

 

Проводя большую часть своего времени в библиотеках, Герольд запоем читает русскую и казахскую классическую литературу, постигает последние литературные новинки. Пытливо анализируя окружающее и пребывая в поисках самого себя, он увлеченно играет на кларнете в кружке духового оркестра, позже, записавшись в струнный оркестр, постигает игру на домре. Одновременно продолжает сочинять стихи, но вскоре осознал тщетность своих потуг. Трезво рассудив, что поэтическим даром не обладает, он, по его собственному признанию, немедля прекращает заниматься рифмоплетством, перестав, тем самым мучить и себя и других.

 

Серьезным увлечением студента Бельгера в ту пору стали шахматы. В этом виде спорта он два года подряд завоевывает титул чемпиона КазПИ, регулярно принимает участие до 1959 года в соревнованиях институтов в районе, области. Но мечта посвятить свои силы писательскому труду, отдаться целиком сему заветному поприщу, не покидала его. И на сей раз холодный, аналитический ум дал о себе знать: оценивая свои ограниченные языковые возможности, юноша осознал - думать о творческой работе рановато, нужны знания, опыт и полная самоотдача. Потому, решив в недалеком будущем целиком посвятить себя желанному поприщу, Герольд переходит в ряды скромных любителей шахмат.

 

Интеллектуальный и общительный Г ерольд пользовался немалой популярностью среди сверстников, он всегда пребывал в окружении многочисленных друзей. С особой благодарностью Герольд Бельгер поныне вспоминает верных, надежных товарищей, приходивших на помощь в тяжкую пору - ныне покойного Шайдуллу Баженова, Ерика Джама-лиденова. . . Юноша-немец из русско-казахского отделения литфака владеющий тремя языками был довольно известен среди студентов и наставников. Наслышанный о нем маститый профессор-тюрколог, лингвист Сарсен Аманжолов, взрастивший немалую плеяду учеников, пожелал познакомиться с юношей и вскоре пригласил первокурсника Бельгера на встречу к себе на кафедру. Во время дружеской и непринужденной беседы Г ерольд Бельгер, затаив дыхание, внимает профессору, поведавшему уникальные факты о вкладе ученых-немцев в тюркологию. Посреди захватывающего монолога, профессор обратился к Герольду:

 

- Мне не столь важен твой русский язык, сколько твое знание немецкого и казахского. Немцы оставили глубокий след в тюркологии, в изучении культуры, языка казахов. И тебе бы не мешало развиваться в этом направлении. После окончания института я мог бы взять тебя на свою кафедру... Среди тюркологов очень много немцев и я обладаю колоссальным материалом по тюркологии, написанным немецкими учеными. Я не владею немецким, имею лишь некоторые познания в английском языке. И потому намерен сделать из тебя тюрколога. Надеюсь, ты сможешь и захочешь избрать эту стезю. Потому мой тебе совет: учи немецкий и казахский языки. Что касается русского языка, то ты вроде определился, избрав данное отделение.

 

Эта встреча имела огромное значение для Бельгера, в чьем сердце давно звучал, угаданный еще инспектором Мер-фуртом, “зов Востока”. Совет Сарсена Аманжолова окрылил юношу, широкие перспективы, указанные профессором, приятно кружили голову. В растревоженном сознании Герольда, особой теплотой отзывались слова профессора о роли немецких ученых в истории Казахстана. Сарсен Аманжолов поддержал юношескую веру в лучшее и вдохновил на высокие свершения. Это было важно для Герольда особенно на тот момент, когда родной ему немецкий народ униженный депортацией, загубленный на треть в трудармии и ГУЛАГе, еще пребывал заложником “гнусной идеологии”, терпел произвол верхов, с подозрением относящихся ко всему немецкому. Внушали юноше оптимизм и перемены, происходящие вокруг.

 

Встреча с Сарсеном Аманжоловым укрепила решение Герольда посвятить себя тюркологии. Юный Герольд мысленно вопрошал себя: может это и есть его предназначение?.. Именно профессор Аманжолов проницательно разгадал в немецком юноше талант, сумел привить вкус к слову, “заразить сопоставительной грамматикой, научил чувствовать вес, звук и вид слова”. Целеустремленный юноша уже на первом курсе твердо решает в будущем поступить в аспирантуру, посвятить себя изучению Востока.

 

А пока студент Бельгер, со свойственной ему, систематичностью работал над русским языком. Дело не ограничивалось преодолением казахского акцента, постановкой русского произношения, чтением книг, Бельгер в конспектах и даже в личных дневниках отмечал ударения, корни, суффиксы, нормы орфографии и орфоэпии. Рвение и старательность студента, его стремление усовершенствовать лингвистический строй своего языка, неизменно вызывали положительные отзывы преподавателей и уважение друзей.

 

Учеба давалась усидчивому и увлеченному Герольду легко, но присущие ему инакомыслие и неприятие стереотипов, проявился в критике методов обучения некоторых преподавателей, шаблонно следовавших букве программы. С особым удовольствием Герольд Бельгер посещал лекции ряда преподавателей - истинных мастеров своего дела, именно они, по его признанию, оказали исключительно благотворное влияние.

 

Не кто иная, как доктор филологии, профессор и крупный ученый-фольклорист Нина Сергеевна Смирнова пробудила особый интерес Бельгера к русскому фольклору. Нина Сергеевна слыла строгим, компетентным педагогом. Лекции профессора Смирновой по русскому фольклору, насыщенные ярким фактологическим материалом, мягким юмором завораживали студентов и вызывали неподдельный интерес Г ерольда Бельгера. Он по сей день помнит увлекательные лекции о жанрах русского народного творчества, проиллюстрированные русскими частушками:

 

 

Или:

 

 

Или:

 

 

Словесная игра, инструментовка, озорство и лукавство, филологический изыск и богатство русского фольклора в подаче талантливого преподавателя вызывали взрывы смеха и покоряли учеников.

 

Экзамены Нина Сергеевна принимала строго. Высшей оценкой на ее экзамене считалась тройка. Юноши встречали большую снисходительность, нежели девушки, но получить пятерку у нее было практически невозможно. Оценку “пять” заслуживал лишь Володя Маркович (ныне профессор, член-корреспондент Российской Академии наук), Нина Сергеевна публично, по всей строгости опрашивала Володю в течении полутора часов. На экзаменах студенты не опрашивались лишь по учебной программе. Профессор Смирнова полагала - студент должен знать ее в обязательном порядке, потому вопросы касались общей культурной направленности, интеллектуального развития, аналитического мировосприятия, что было по душе студенту Бельгеру.

 

Бесконечно любившая Алма-Ату, Нина Сергеевна прожила последние годы в Ленинграде, однако перед кончиной изъявила последнюю волю: похоронить урну с ее прахом в столице Казахстана. Что и сделали благодарные ученики, среди них был Г ерольд Бельгер, они выразят ей признательность, выхлопотав в акимате разрешение: установить мемориальную доску на фасаде дома, где жила наставница.

 

Неизгладимое впечатление на студента Бельгера произвел Давид Николаевич Николич, читавший древнерусскую литературу. Прекрасный лектор, эрудит. Он был всего лишь старшим преподавателем, но его колоритная натура, манера держаться, выдавали в нем человека интереснейшей судьбы. Давид Николаевич получил блестящее университетское образование во Франции, занимал пост секретаря М. Горького по ликбезу, был сослан в Казахстан. Обладатель богатырского сложения и огромных познаний в истории литературы, критической мысли и философии, с грациозной артистичностью читал лекции, будоражившие юные души, подстегивавшие в них любознательность.

 

Спокойный, миролюбивый, вдумчивый Ефим Иосифович Ландау вел курс советской литературы. Зная казахский язык, Ефим Иосифович легко и с удовольствием общался с казахскими ребятами на их родном языке. Он уже знал студента Бельгера со вступительных экзаменов. Часто после лекций в пустой аудитории наставник и студент увлеченно беседовали о литературе, компаративистике и других занимательных вещах.

 

Совершенствование своей русской речи целиком и полностью захватило юношу, благо в этом ему содействовало немало сильных преподавателей. В успешном освоении русского языка немало помогла Герольду Бельгеру Софья Фатыховна Халитова. Эта изящная, красивая женщина являлась куратором группы “Б”. Обладая недюжинными организаторскими способностями, она устраивала полезный досуг для своих подопечных, водя их на экскурсии, театры, кинотеатры. Свой предмет она объясняла студентам с редким упорством и терпением. Ведя практический курс русского языка, она стремилась к главному - досконально приобщить студентов к русской грамоте.